Вернувшийся
А вернулся он вчера. Оттуда. Говоря лагерным языком, «откинулся».
И если б люди знали это, если б люди помнили старую пословицу, что нет на Руси горя хуже тюрьмы, то простили бы они его неловкие шутки и чрезмерное внимание к окру¬жающим.
«Бык меня забодай — вернулся! Здрасьте вам — хотите, не хотите! Свободен!»
Сняв кепон с черной стриженой головы и сощурившись под прямыми лучами южного солнца, шел он, бледный и веснушчатый, по заплеванному вишневыми косточками ас¬фальту курортного городка и бормотал невнятно и блажен¬но: «Вот оно, море! Вот мечта всего долгого срока заключе¬ния, мечта, выше которой, пожалуй, только будущее свида¬ние с мамкой. Одна мамка, все семь лет одна... Ладно!»
Не мог же он явиться к ней бледным и тоскливым. Гла¬за-то ведь аж выцвели. Отмыться надо, пусть прежняя шку¬ра слезет, да и зуб передний не мешало бы восстановить. Что было, то было... Тьфу! Ну и мотивчик, смешной, аж в пот бросает... Баста! Все вычеркну, не вспомню, не вздрог¬ну, ух!..
Итак, брел он мощенной булыжниками улочкой, был до¬вольно привлекательной наружности, зеленоглазый, почти двух метров росту. Все бы неплохо, но лыс, щербат и, так сказать, не очень-то разговорчив. Эх, ты!.. Девок — тьма, красивые, спасу нет! Жаль, не всякая ведь и посмотрит. А ведь как надо, чтоб посмотрела, поняла, что не может он сей-час найти верных слов, подхода. Взяла бы сама улыбнулась, пошла бы рядом, ну вот так, по-человечески, по-женски... По-молчали бы — да! Но ведь потом бы он разговорился, он бы рассказал, вспомнил бы о том о сем. В общем, «как надо» по-общались бы... «Бы» да «бы»! Бог их знает. Ушел-то совсем зеленым, только и успел, что с танцев провожать да в кино пообниматься. Нет, ну на «химии», конечно, было, и даже преуспел, но ведь там не то, воля-то — она всегда воля!
Хм! Вот — идет впереди. Ничё... стройная. Тянет за руч¬ку малыша — года три, девочка. Поди, с мужем на отдыхе. Поднять бы сейчас дочурку на руки, а к девушке накло¬ниться и про мамку ей, и про школу всякого навспоминать, ну мало ли?.. Запросто! А то и удочерить, увезти домой.
— Мама, я вернулся, я не один.
Мать бы одобрила. Девушка даже с косой — мать таких любит. Эво! Хозяйственная, три коробки порошка стираль¬ного несет. Вот пень! Влюбляюсь, кажется. Хотя — стоп! Я ж лица-то не видел еще. Коробочку дерну — она и обернет¬ся. Обернулась! Резко так, с вопросом. Глаза колючие, ост¬рые: «Делать, что ль, нечего?!» Девочку отпустила, короб¬ку вырвала и зашагали. Вот и поговорили. Дурак, наверное, я щербину-то свою открыл...
О! Догнал муж. Она что-то сказала, он обернулся, при¬остановился...
Ага, а мы ссутулимся, а мы подбородочек вперед. Ну-ка? Муж стоял недолго, догнал жену, взял ребенка на ру¬ки, криво улыбнулся и что-то шутканул. Па-а-шли. Во-во! Чего-чего, а уж оборониться-то иль пугнуть мы обучены.
Ну и я хорош! Осклабился во весь прибор, она, видать, и смекнула. Щербина-то такая на «гражданке» она ведь редкость, наверное. Цык! Зато плевать удобно. Винца, что ль, дернуть сухонького? - «Пожалуйста, гражданин Борисов, дерните».
Мысль о винишке подсластила горечь неудачи, и «вер¬нувшийся» вошел в магазин «Вино-фрукты». Пьющих мень-ше не стало... Можно было б давануть мужичков, разгрести их рукой, вынести над головами пузырек, но нет — почему-то встал в очередь. А зря — то один влез без спросу, то дру¬гой, а то, наконец, пузатый в майке сунул в бок локтем и замелькал перед лицом трешкой.
«Ну, гражданин хороший!» Нельзя, нельзя! Вот я вас за складку живота — раз! И на крыльцо, там солнце и край-ний... Парень вывел пузатого, но тот махнул его в голову, норовил попасть в пах ногой — пришлось сбить в кусты ху-лигана. Мужики повалили на выход — намечалась отрез¬вляющая массовая драчка.
Оп-па! Остановочку, другую — а то со «справочкой» не¬долго и в виноватых остаться. Ну вот. Всё, всё, всё! Нико¬го не бьют, все тихо — я не с ними. «Что было, то было...» Проклятый мотив! Как привяжется... На пляж, на пляж по¬ра, плавок нет. Плавки там не выдают — справку выдают, а плавки — нет.
Он пересек шоссе и направился к «Промтоварам». Дума¬ется, тут их и продают. Опять дурак — сразу надо было бы сюда. Только вошел — девчонка за прилавком так и засты¬ла... Бывает, бывает... Ребята рассказывали. Ага, что-то шеп¬нула молодушке из секции «Шляпы» и опять смотрит. На¬до играть... Тут надо тонко играть, чтоб не сорвалось. Стоп! Есть препятствие. Она на меня со вниманием, а я ей, мол, трусы нужны, пляжные. Не в кайф!.. Постоять, что ль, а потом так, ненароком, есть у вас тут эти... 50-го размера? Не в кайф! Шляпу, что ль, примерить пока?
«Вернувшийся» снял кепон, блеснул высоким стриже¬ным лбом, надел шляпу, тут же снял ее — застеснялся, на¬двинул низко на глаза свой кепон, держа шляпу в руке, по¬топтался и хотел было положить ее на место, как вдруг закричала продавщица. Смотрела, смотрела, влюбленная, — и вдруг закричала:
— Уйдет! Опять уйдет!
Она бросилась к двери, отрезая путь на улицу.
— Сдурела, что ль? — Парень, забыв, что у него в руке шляпа, подался на всякий случай к выходу.
— Коля, зови милицию! Уйдет! — опять завопила продав¬щица и сделала парню страшные глаза.
При слове «милиция» тупо стукнуло в сердце. «Бежать!» Но уже сзади навалился Коля, и две девки повисли на ру¬ках. Желающих задержать оказалось много.
— Да что вы в самом деле? — Парень рассвирепел. — Ну справка, ну сидел, так ведь не убил, не украл. Свали! — закричал он и, тяжело дыша, оглядел задержателей.
Толстая курортница, выставив перед собой корзину, шептала испуганно старушке:
— Оттеда! Рожа-то, рожа! Точно — оттеда.
— Н-ну! — услышал один из покупателей, тоже не ху¬дой. — Щербатый, вишь? Буцнули его тама! На ку-ро-орт сразу, поживиться...
Вошел милиционер. Парень сник.
— Дураки... Вы же меня вляпали.
Злости не стало. Привычная тупость и равнодушие иска¬зили лицо «вернувшегося». Вокруг завопили на все голоса. Милиционер скор в движениях и в словах. Всех выгнал, и они, плюща носы о стекло, облепили витрину. Лица стали уродливыми и похожими. Милиционер собрался, руки при¬жал к поясу:
— Документы. Парень отдал.
— Пройдите в подсобку.
Нервничает, даже отступил вбок. Вошли. Влюбленная так и расстреляла: «Тат-та-та-та! Пришел вчера, взял шля¬пу, выбежал — так ему мало! Он и сегодня явился и внаг-лую опять надевает — запомнила, запомнила, не зыркай! У него еще зуб золотой был спереди! Вот покажи, ворюга! У-у, волчара...
Закрыли дверь подсобки, по углам работники магазина и эта... задержатель. Сержант сел за стол.
— Покажи зуб! — не унималась девка. Милиционер тоже поднял голову от стола и замер.
Затосковали зеленые глаза, затуманились, потом спрята¬лись глубоко в глазницы, стали волчьими — и парень още¬рился.
— Во! — заорала бабенка. — Точно! Пошарьте по карма¬нам, он их снимает, была фикса, была!
Милиционер опустил голову. Пошел протокол: «По ка¬кой сидел? Когда вернулся? Где прописан?» Дала показа-ния горластая. Точка!
Подписываться парень не стал, сидел, молчал и ждал вызванной машины ПМГ. Снова вспомнилась мамка...
ПМГ не шла, и сержант повел пешком. Оглядывались отдыхающие, шептались, оборачивались. Задержанный шел, понурив голову, отрешенно глядя себе под ноги. На углу улицы он вдруг быстро поднял вверх глаза — впереди замаячило «Вино-фрукты». Гримаса отчаяния исказила ли¬цо парня, а милиционер, поняв по-своему, улыбнулся:
— Не бойся — протокол аннулирую, у тебя билет за сегод¬няшнее число, но для порядка проверим, а то тут, знаешь...
— Да... Тут действительно! — С разбитой рожей кинулся из кустов пузатый, завопил, застучал по груди руками, взы¬вая к прохожим, выворачивал напоказ разбитые губы...
— Эх, парень... — изменившимся голосом шепнул сержант и достал из планшетки листок. Свидетелей нашлось много. В отделение, правда, никто не пошел, но зато пошли они с сер¬жантом. Первый протокол он все-таки аннулировал, а по вто¬рому причиталось парню пятнадцать суток, и хорошо еще, что не нашли железного кастета из показаний свидетеля Г. и стального, похожего на револьвер предмета в области пояса...
На работах «вернувшийся» загорел, подросли волосы, и даже чуток поправился, страшно тянуло домой, к мамке. Наконец «сутки» кончились, и, не дожидаясь даже утра, уехал освобожденный из обидевшего его города на проходя¬щем поезде поздней ночью.
Дорога утомила: двое суток, казалось, никогда не кон¬чатся, но вот поплыли за окном знакомые терриконы шахт, покрытый оспой колдобин перрон, добродушные лица зем¬ляков, вокзал.
Поехал автобусом, не выдержал, выскочил, побежал напрямки, как в детстве, вихрем влетел на второй этаж, постучал. Никого... Забарабанил к соседям. Вышли, стали обнимать, заплакали, потом вдруг смолкли и, переглядыва¬ясь, пригласили в комнату. Пять дней назад умерла мамка.