Тянулся вечер долго и уныло.
В бутылке пиво выдыхалось на столе.
И тут, внезапно, Муза посетила
Меня. А я, увы, слегка навеселе...
Взглянула на меня, наморщив носик,
Скрутила пальчиками локон в тонкий жгут...
"Родной! А можно мне задать вопросик?
Какого черта прохлаждаешься ты тут?!
Стихи, сами собою, не родятся!
Ты славы хочешь? Мне изволь внимать!
Чтоб стать известным - нужно постараться!
Не с Бахусом бутылку обнимать!
Я, тут, пред ним, как иволга порхаю,
А он ни "БЕ", ни "МЕ", ни мягкий знак!
Я, так сказать, от страсти вся сгораю,
А он сидит, от пива весь обмяк!
А ну - схватился за тетрадь и стило!
И нечего затылок тут чесать!
Нет, право, это где такое было -
Поэта! Музе! заставлять писать?!"
И я схватился! И поплыли строчки,
Хоть, только что, двух слов не мог связать -
Про, Богом, нам подаренные ночки,
Про то, что так боимся мы сказать...
А Муза пела мне про псовую атаку,
Монаха, что ушел в забытый скит...
Про нежностью наполненную драку,
Про тех, кто жизнь отдал - но не забыт.
Не знаю, сколько это продолжалось,
Но тут, у арфы, лопнула струна.
И ночь, буквально, до секунды сжалась
Под тонкий, резкий, звук. И тишина...
"Что? Притомился? Эти, мне, мужчины...
Дивана не покинут без пинка!
Совсем как дети, хоть видны седины!
А все туда-же! ГЕНИЙ! НА ВЕКА!
Давай посмотрим, чем ты разродился.
Знай - льстить не буду! Не люблю я лесть!
Когда-б ни я - сегодня бы упился.
А так, хоть никакая, польза есть!"
Поправив мило бантик на макушке,
Взяла брезгливо со стола тетрадь...
"Ну что, мой милый! Ты, увы, не Пушкин.
Не Лермонтов... Не Тютчев, так сказать!
Но не печалься! Хуже я знавала!
А ты, все-ж, рифмы-то, горазд метать!
Вот только тренируешься ты мало.
Придется мне почаще прилетать!
Ну а пока - прости! Я улетаю.
Давно пора мне - дел невпроворот!
Одна на всех! Везде не успеваю.
Меня, вон, Стас Михайлов месяц ждет!"
Схватила арфу. Нежно, так, взглянула...
Исчезла. Шепот лишь: "А ну - писать!"
И, будто-бы, под копчик подтолкнула.
И я опять схватился за тетрадь...