И он, багровый от злости, читает с экрана.
"Вот она, выскочка молодая, строчит!"
Усевшись накрепко в ложе дивана,
Допивает свой крепкий чай, думает и молчит.
Я был весь такой поджарый, дерзкий и очень четкий
Голодный до жизни и безрассудно смелый
Теперь есть квартира, машина и старые четки
И вроде бы все что мог я уже успел.
И что ты взялась учить меня, дура!" Стоп! Остыну.
Меняя свой кожи цвет… Вот, вроде и отлегло.
И краска со щек щетинистых как-то схлынет,
"МалАя, что ж тебя вновь так понесло?"
Я старше стал, одежда стала шире, претензий меньше,
Но конечно не сижу на корточках.
И с каждым днем о глади рек мечтаю реже...
Весь мир не нужен стал, достаточно лишь форточки.
Мне хорошо, ты наконец пойми, мне ничего не нужно.
Быть лучше запретил себе (так легче) и уже давно.
Я пью свой крепкий на продавленном диване,
Смотрю на этот мир, сквозь желтое стекло.
Я как комар, что сам и не заметил,
Когда успел... и в янтаре застыл.
Я видимо устал всегда быть первым.
Стремления нет, желанья нет, теперь уж нет и сил.
Я поздно понял все, уж разменял все силы,
Растратил попусту- полжизни позади…
Я оглянулся, но помимо той квартиры,
Машины, четок, мне уж нечего найти.
Я молод был и говорил- «Успею!
Мне дайте только срок и я смогу».
И вот пью чай на стареньком диване,
Гоню прочь мысли и осеннюю тоску.
Не став орлом, я не расправил крылья,
Я просто воробей, которых миллионы,
Мне было лень, я проиграл бессилию,
Сквозь форточку смотрю во двор, а не простор и склоны.
Когда пыталась все ж пробить стекло,
Беззвучно: "Ты Живи! Борись!", но что не говори,
Чтоб не разбиться ей, не сможет дать мне крылья,
И мне придется верно вырастить свои.