Провинциальное соло
10.
На сон грядущий Ирина Васильевна прочла В Интернете несколько рассказов Фёдора Сологуба. Прочла с неослабным напряжением, изумлением и восхищением перед мощью и своеобразием таланта открывшегося ей русского писателя. Сологуб пронзил вдоль и поперёк всё её существо своим художественным словом.
Но впечатление от прочтения складывалось двойственное. Все прочитанные Ириной Васильевной рассказы Сологуба, словно погружавшие её в холодный кипяток жизни дореволюционной России, были ли они о детях или о молодых женщинах, как из разночинной, так и из дворянской среды ( а именно к детям и женщинам было обращено всё сочувствие писателя ) заканчивались смертью героев, случайной, насильственной или добровольной, но, в любом случае, смертью освободительной.
Падала ли четырёхлетняя Раечка с высоты на камни из окна ( рассказ " Утешение" ) - это было нужно для того, чтобы она, сама ангелок, призванный ангелами, не прожила бы эту полную страданий жизнь, а веселилась бы с младенчества в небесах. Пронзала ли своё сердце кинжалом полная сил, красоты и здоровья молодая женщина ( рассказ "Красота" ) - это был добровольный уход от пошлого и серого мира, топчущего красоту, в иную, справедливую, но потустороннюю обитель.
Смерть и жизнь, тесно обнявшись, как два борца, совершали свою драматическую схватку, и смерть, холодная, уверенная, непроницаемая, неизменно побеждала.
Как можно любоваться смертью? Почему символизм пропитан именно этой идеей? И сколько же зарубежных и российских писателей и поэтов были захвачены именно этой темой в мучительную предреволюционную эпоху Серебряного века... У Ирины Васильевны не было ответа на этот вопрос.
Она ещё раз перечла предсмертные мысли Елены, героини рассказа "Красота":
«Построить жизнь по идеалам добра и красоты! С этими людьми и с этим телом! — горько думала Елена. — Невозможно! Как замкнуться от людской пошлости, как уберечься от людей! Мы все вместе живем, и как бы одна душа томится во всем многоликом человечестве. Мир весь во мне. Но страшно, что он таков, каков он есть, — и как только его поймешь, так и увидишь, что он не должен быть, потому что он лежит в пороке и во зле. Надо обречь его на казнь, — и себя с ним».
Гнетушая атмосфера жизни сологубовских героев глубочайше раскрывала мотивы их поступков, как бы оправдывая их суицидные устремления, и, влюблённый в свои вынянченные детища и до конца растворившийся в их образах, автор не находил иного способа оградить их от нравственных мук.
Но странным образом трагический финал их трагического существования не перекрывал собою силу их жизненного художественного проживания, и Ирине Васильевне казалось, что они и не умирали вовсе, а, возникшие на страницах рассказов Сологуба уже почти два века назад, продолжали жить до сих пор.
Конечно, неверно было бы отрицать, что тема смерти и в нынешнюю писательскую эпоху не была актуальной. Не об этом ли говорило обилие детективов на книжных прилавках да и большинство новостей и по телевидению, и в Интернете... И сколько непоправимых событий из жизни знакомых Ирине Васильевне людей словно отзеркаливали события рассказов Сологуба... Не у Зои Александровны ли, любительницы стихов Расула Гамзатова , уже как 40 лет назад дочь свела счёты с жизнью от несчастной любви и самоуничижения... И, не напротив ли, сама жизнь давала писателю обильный соответствующий материал...
А тема затхлой провинции и её пороков! Ирина Васильевна уже не могла не смотреть и на свою провинциальную жизнь глазами Сологуба. Разве её сегодняшний день, впрочем, как и каждый её день, не был подтверждением сологубовского выморочного реализма...
Но ненавидеть эту жизнь и вместе с нею людей Ирина Васильевна была неспособна.
Разве не заботились о её матери её подруги по долгой совместной жизни в городке - Зоя Александровна, сказавшая ей "страшное спасибо" за её мать; Клара-волонтёр, сама старая и больная, но поднимавшаяся к подруге хотя бы четыре раза в год на пятый этаж, Зинаида Тимофеевна, не бывшая подругой Павлы, но, через Ирину Васильевну, сочувствующая ей...
А книжный продавец, а другие продавцы, а повара и официанты - разве не выполняли они, пусть и томясь в охватившей их степной полудрёме, духовные и материальные потребности Ирины Васильевны. ... Разве не извинились перед ней ворчливая хорошенькая и сам Чёртов Маньяк...
Не получалось сейчас ( а время было позднее, и Павла Леонидовна уже давно почивала в своей комнате ) окончательно сформулировать разбегающиеся мысли насчёт прочитанного и пережитого, пережитого и прочитанного. Не пора ли спать, и завтра есть время подумать над всем этим.
Ирина Васильевна уже устроилась в постели, найдя, наконец, удобное положение для ноющего локтя и коленей( была неосторожна и упала несколько дней назад на ровном месте ), как пришла эсэмэска на сотовый, лежавший у Ирины Васильевны в изголовье на случай какого-нибудь звонка.
Партия " Деревья Поволжья", выдвигавшая беспартийного завуча школы в городскую Думу и помогшая в ремонте квартиры Зинаиде Тимофеевне, обращалась к избирателям: " Деревья не могут выбирать, а ты можешь, - бежала узкая строка по засиявшему в ночи табло мобильника, - "Деревья не могут выбирать, а ты можешь... Деревья не могут выбирать, а ты можешь..."
" Непорядок, - задрёмывая, думала Ирина Васильевна, - День Тишины ещё не закончился, агитация запрещена, а выборы только завтра...Сологуб... Соло губ... Соло каких губ?.. Почему соло?.."
Она перевела взгляд в незашторенное окно - там, высоко, ясно, мерцали звёздочки.
"Люди, люди, высокие звёзды,
Долететь бы мне только до вас..." - память подсовывала под конец дня когда-то любимые Ириной Васильевной строки из советского поэта, но ныне они не вызывали в бывшей учительнице русского языка и литературы прежнего подъёма.
"Спасайся! К нам!" - тут же переплетался с гамзатовской темой тревожный шёпот звёзд, обращённый к измученному равнодушием и невежеством взрослых мальчику Серёже из сологубовского рассказа " К звёздам".
" Какие уж там высокие звёзды... Однако человеческая и писательская звезда таких, как Фёдор Сологуб, действительно высока, а, значит, Расул Гамзатов всё же прав..." - и уже что-то качало её на волнах и уносило мягко и ласково в степные провинциальные её просторы, где только неуёмный ветер исполняет своё извечное соло на дудочках раскачивающихся камышей, возродившихся этим летом в неприжившемся Октябрьском парке.
29.09.13