Кто с Вышеградским кладбищем знаком,
познал смирение.
В соседствующем с кладбищем саду,
Любимом Зеером,
бег времени уже остановился.
На кладбище я наблюдал однажды
пчелиный рой,
висевший вкруг десницы
статуи ангела
с перстом, воздетым к небу.
Протяжно рой гудел.
Так мог Франтишек Тихи
под хмельком
наигрывать часами
на расческе
и прерывать себя не позволяя.
Ужасный танец смерти!
Тихий ужас.
Здесь несколько приятелей моих
и живописец Тихи вместе с ними.
Настенные старинные часы
с охрипшим боем
отсчитывают время
моей жизни,
куда-то сломя голову спешащей,
и всхлипывают при ударе каждом,
Как будто минул предвесенний день
с крестом над прахом,
и позади безжалостный конец
всему
и горькое прощание со всеми.
Без надобности открываю настежь
шкаф платяной,
в котором несколько моих костюмов,
и уж давно висит там новый смокинг
из дивной красоты английской ткани
соль с перцем,
не одетый мной ни разу.
По-видимому, надо подать руки
его свободным праздным рукавам,
их потрясти с приятельским пристрастьем
и с благодарным словом в знак прощанья.
А многоцветье галстуков какое!
Их ежегодно высылает мне
Марта Ходкиссова из Лондона в подарок.
Они из мягкого полистирола
в тонах пастельных.
И вот еще, чтоб не забыть, заметка.
Уже давно держу я в голове
живую нежность нескольких созвучий
о девушках, о ласточках, о розах
любви взаимной.
Мало в этой жизни
вещей достойных песен.
Я не успею написать о них.
Когда пробьет мой час,
возьму с собою.