(баллада)
Это было в бурных водах Бии.
На Алтае. Жарким летним днём.
Рыболовы что-то там ловили,
катера шнырли под мостом,
где-то вдалеке Катунь спешила
эту Бию радостно обнять,
чтоб потом с удвоенною силой
заявлять, кто для Сибири мать...
Ну, а я, забравшись по колени
в волны той насупленной реки,
любовался голубым тайменем,
у моей пригревшимся ноги.
Холодна была вода у Бии,
но зато тепла моя нога.
Рыбаки тайменя упустили,
вот он и чесал свои бока
об мои натруженные ноги,
как о сваи старого моста,
выбивая пыль большой дороги
лёгкими ударами хвоста.
Я уже хотел того тайменя
пальцами под жабры ухватить
(чтоб в обед алтайские пельмени
бийскою ушицей подсластить),
но уж больно был со мной он нежен,
как котёнок, ластился ко мне,
а потом и вовсе безмятежно
распластался на песчаном дне.
«Вот, поди ж ты, тоже животинка!» –
выбравшись на берег, думал я,
и уже хотел обуть ботинки,
и вернуться в отчие края,
но внезапно вспомнил разговоры
об утопшем в Бийске пареньке,
бросившемся в Бию то ли с горя,
то ли от любви к родной реке.
Говорили, что его искали
целую неделю, но найти
бедолагу смогут и едва ли
даже у плотины на Оби.
Понял я тогда, что мой таймень-то
и не рыба вовсе был, а то,
что опять сказало мне: «Memento
mori» и… погладило хвостом.