ПЕСНЯ ЛЮБВИ ДЖ. АЛЬФРЕДА ПРУФРОКА
S’io credesse che mia risposta fosse
A persona che mai tornasse al mondo,
Questa fiamma staria senza piu scosse.
Ma perciocche giammai di questo fondo
Non torno vivo alcun, s’i’odo il vero,
Senza tema d’infamia ti rispondo.[1]
Давай пойдём теперь, ты и я,
Когда вечер растянут с небом напротив себя,
Как пациент на столе, погружённый в эфирный сон;
Давай пойдём чередой тех полузаброшенных улиц,
Приютов бубнящих отступниц,
Ночей без сна в дешёвых одно-ночных номерах
И ресторанов бросовых, где устриц шелуха:
Улиц, что длятся как затянутый довод
Коварного плана
Тебя довести до слишком прямого вопроса…
О, не спрашивай, «В чём же он состоит?»
Давай пойдём, нанесём наш визит.
В комнате, куда то входят дамы, то
Уходят в разговор о Микеланджело.
Жёлтый туман, что трёт затылком оконное стекло,
Тот жёлтый дым, что трётся мордой в оконное стекло
Впускал язык в углы в вечерний час
Медлил на лужах, к которым всё текло,
Дал пасть себе на спину саже, летящей сквозь каминный лаз,
Скакнул с уступа, совершил прыжок,
И видя, что вокруг плывёт ночь октября,
Обнял витком стоящий дом, и в сон утёк.
И воистину будет время
И для жёлтого дыма, что вдоль улицы тянет плечи,
Втираясь затылком в оконные стёкла;
И будет время, и будет время
Приготовить лицо к встрече с лицами встречных;
И будет время, чтоб убивать и создавать,[2]
И время для всех трудов и дней[3] рук тех,[4]
Вопрос что вознесут и бросят на тарелки гладь;
Время для тебя и время для меня,
И даже время для сотен усомнений,
И сотен мнений и перерассмотрений
Перед поджаркой хлеба к чаю нам.
В комнате, куда то входят дамы, то
Уходят в разговор о Микеланджело.
И воистину будет время
Спросить «А смею ли я?» и «А смею?»
Время обернуться и соступить со ступени,[5]
С белым пятном, что среди волос лысеет
(Они скажут: «Как волос его так тонок!»)
Мой утренний плащ, мой ворот, твёрдо подпирающий подборо-док,
Мой галстук, дорогой и строгий, но скреплённый одной из тех простых заколок.
(Скажут они: «Но как обхват и рук и ног его так тонок!»)
А смею ли
Встревожить мира ход?
Так в минуте время есть
Для решений и сомнений, что минута обернёт.
Ведь я их уже знал, я знал их все —
Знал вечера и утра, дни
Я померил всю мою жизнь кофейными ложками;
Я знаю голоса, что умирают, спадом нисходя на нет
Под музыку из дальней комнаты.[6]
Так как я могу сметь?
И знал уже глаза я, знал их все —
Глаза, что закрепят тебя в формулировке.
Когда я сформулирован, размазанный под скрепой,
Когда я прикреплён, виляющий к стене,
Тогда начать как мне бы
Выплёвывать огрызки моих путей и дней?
И как я могу сметь?
И знал уже я руки, знал их все —
В браслетах руки, белые, и без всего
(Но в свете ламп с покровом русых волосков!)
От платья аромат идёт
Что заставляет не давать себе отчёт?
Руки на столе в покое или спрятанные в шерсть.
И должен я теперь посметь?
И как мне следует начать?
* * * * * *
Скажу ли я, что ушёл в полумрак узких улиц
И наблюдал за дымом, поднимающимся из трубок
Одиноких мужчин в рубашках, свесившихся из окон?…
Я должен был бы быть парой кривых когтей,
Дырявящих насквозь днища бесшумных морей.
* * * * * *
И зрелый день, и ранний вечер, спит умиротворённый!
Его пригладил длинных пальцев веер
Сонный… усталый… ему и не веришь,
Растянут на полу, здесь, рядом с тобою и мною.
Должен ли я, после чая, пломбира и кексов
Иметь силу момент довести до его переломного треска?
И даже пусть я совершал мой плач и пост, плачь и мольбу,
Пусть я увидел свою главу (немного облысевшей) внесённой на подносе,
Я не пророк — здесь нет великого вопроса;
Я видел тот момент своей великолепной вспышки,
И видел я Лакея вечного, держащего мой плащ, с усмешкою, подмышкой,
И если вкратце, я испугался.
И стоило оно того ли, после всего,
После кофейных кружек, мармелада, с чаем чашек,
Среди фарфора, среди какой-нибудь беседы нашей,
Было ли это стоящим трудов
Закусывать на сути губы, растянув в улыбке рот,
Сжимать вселенную в мяч или сферу,
Чтоб прямиком катить её к тому излишнему вопросу,
И говорить: «Я Лазарь, восстаю из мёртвых
Иду назад, чтобы поведать всё, я изреку слова все» —
Тогда как тот, пледом плечо её прикрывший кротко
Должен сказать: «Это не то, что я имел в виду совсем;
Это совсем не то, совсем».
И стоило оно того ли, после всего,
Было ли это стоящим трудов,
После закатов, и во дворе садов, и окроплённых улиц,
После романов, чашек, юбок, по полу влачащих свой подол —
И это, и другого перебор? —
И невозможно высказать того, о чём я сам!
Но будто бы фонарь чудесный отбрасывает нервы силуэтом на экран: [7]
Было ли это стоящим трудов,
Тогда как тот, подушку подложив, укутав в пледа шерсть
И развернувшись в сторону окна, должен сказать:
«Это совсем не то, совсем,
Это не то, что я имел в виду совсем».
* * * * * *
Нет! Я не Принц Гамлет, не думал даже быть им;
Я господин-слуга, кто будет так и так
Трудиться на процесс, откроет первый или даже второй акт,
Советы принцу даст; без лишних дум, ручной простак,
Почтительный, полезным быть счастливый,
Расчётливый, c оглядкой и неторопливый,
Полный высокопарности, хотя умом слегка ленивый;
Порою, правда, почти дразнимый —
Почти, порой, Дурак.
Старость на носу… Старость на носу…
Я буду одевать штаны, их подвернув внизу.
Зачешу ли волосы назад? Соберу ли волю, съем ли персик свой?
В белых брюках из фланели буду огибать я пляж дугой.
Я слышал как русалки пели, одна другой.
Не думаю, что мне они споют.
Я видел их, скользящих к горизонту по волнам,
Причёсывающих кудри белых волн, сдуваемых опять на лоб,
Когда от ветра на воде всё чёрно и белоґ.
Мы медлим посреди морского дна кают
Морскими девами обвиты тиной бурой или красной
Вплоть до того, как голоса людей пробудят нас и мы угаснем.
Перевод А.Понятова
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Данте А., «Ад», XXVII, 61—66
Если бы я полагал, что отвечают тому,
Кто может возвратиться в мир, это пламя не
Дрожало бы; но, если правда, что никто никогда
Не возвращался живым из этих глубин, я отвечу
Тебе, не опасаясь позора.
Подстрочный перевод.
Когда б я знал, что моему рассказу
Внимает тот, кто вновь увидит свет,
То мой огонь не дрогнул бы ни разу.
Но так как в мир от нас возврата нет
И я такого не слыхал примера,
Я, не страшась позора, дам ответ.
Перевод М. Лозинского
2. Эккл. 3:3
3. Гессиод «Труды и Дни», отсылка к заголовку
4. Эккл. 5:5,17.
5. Достоевский Ф. Преступление и наказание. СПб.: 2007 с. 420
6. Шекспир У, Двенадцатая Ночь, 4 (Пер. Д. Самойлова)
7. Платон, «Миф о пещере» // Государство.