«Человек всегда был и будет самым любопытнейшим явлением для человека», - писал Виссарион Белинский.
Представляя Владимира Ильичева, мне подумалось: его стихи – правда, а поэтому строки этого неравнодушного поэта, пусть и не везде отшлифованные до зеркального блеска, интересны, привлекательны. Ведь они о том, что волнует людей сегодня – о нас, о нашей Родине, об окружающем нас мире...
Родился Владимир в 1981 г., живет в Нижегородской области. Автор трех поэтических книг. Начиная с 2003 г., подборки стихотворений и малой прозы публикуются также в периодике и различных коллективных изданиях (первая публикация – в сборнике по итогам экспедиции-поиска «Живи, родник», сост. В. И. Жильцов, В. А. Шамшурин). Он инициатор поэтического проекта «Лабораторная работа» (портал Rocklab), редактор-составитель одноименного сборника современной рок-поэзии. Лауреат ряда международных творческих конкурсов. («МК - Сетература», 2013 г.)
Нина Ваксман в предисловии к сборнику стихотворений Владимира Ильичева (Сквера) «Небо Халтаксании», 2012 г.) сказала о Владимире так:
«Вы видели небо? Давно? Можно ли его вообще разглядеть, когда несешься сломя голову по жизни… Тут бы под ноги успевать смотреть. А если вдруг посмотришь, то все равно не разглядишь: то дым, то неон реклам - ведут нас по жизни: ни влево, ни вправо не смотреть, «красное», «черное» не называть, «да» и «нет» не говорить… Густая облачность…
Владимир Сквер – поэт из нашего времени. Здесь узнаваемо все – и сленг, и смог заводов, и события, крутящие нами, как хотят… Поэт болеет теми же болезнями, что и век, живет в том же сумрачном мире, в той же спешке и мути…
…Это путевые заметки того, кто осмелился выйти из старых, пусть родных и уютных, дотов. Пролетев вихрем по всем перипетиям эпохи перемен, он нашел в себе силы остановиться. Не стану анализировать поэзию Владимира Сквера, в ней нет глянца и привычных любителям литературы полетов за грань. Это не мечта и не фантазия, а шаг в ритм с жизнью… А еще это работа. Неблагодарная, черная работа по разгону облаков…
Владимир Сквер предлагает читателю подумать. В эпоху ширпотреба и массового оболванивания только мысль позволяет оставаться самим собой. Но для того, что бы впустить в себя мысль, необходимо остановиться. Это опасно, когда ты находишься в движущейся толпе… Но не опасней ли потерять себя, обезличиться?
Вы не найдете здесь ни обычной рефлексии, ни мягких размышлений… Возможно даже, что испытаете шок – от встречи с жизнью – в лоб. Но зато здесь будет много правды – такой, какая она есть, и неба, а значит – свободы. Потому что пока мы видим небо – все еще может быть…»
А теперь подборка стихов Владимира
Клеймо
Творить добро легко, но почему-то,
как только начинаешь ты творить -
на лбу твоем дымится слово "смута"
и люди норовят приговорить.
Дед-домосед
Не грози дубьем рассвету,
солнца тряпкой - не гони...
К Смыслу Жизни, домоседу,
на цикорий загляни.
Он дубье твое попросит -
под упавшие дрова,
тряпку тоже к печке бросит.
Пояснит - мол, не нова.
Седина. Очки. Подтяжки...
Хлеб достанет. Вынет мед.
До краев наполнит чашки.
Улыбнется. Улыбнет.
И опишет фотосинтез -
звоном блюдца в тишине,
не смотря в чужие "Windows",
видя свет в родном окне.
И еще - густые травы,
да над ними дерева.
И еще - дурные нравы,
да лихой поры дела.
Ты с ним пей, веди беседу -
о других, и о себе,
о нападках на Победу,
о скосившейся избе...
Ты с ним пей... веди беседу...
Но на площадь не зови,
Смыслу Жизни, домоседу,
там предъявят "селяви".
Там стекляшки под ногами,
индульгенные шприцы,
и котята - пирожками,
и скелетами - юнцы.
Впрочем, он и там бывает,
проходя в любимый лес,
где с волчарой подвывает
и чернику с ним же ест.
То, что ягода для волка -
аппетитная еда -
без него не знала б долго
гуглорылая винда.
Без него не знали б долго -
чье, откуда, и зачем -
изобилие на полках
чудных рабских диадем.
Оттого его не любят
магазинные ряды.
Как идет обратно - лупят
созерцатели винды.
Кто разбудит наркомана?
И чего от пьяни ждать?
Что искать в глазах кармана
с дыркой вместо слова "мать"?
Гу'глю я и сам нередко -
чем унять порыв и дрожь.
Есть поддельная таблетка
и тяжелой правды нож.
Не губи дубьем рассвета,
солнца тряпкой не гаси,
лучше деда-домоседа
на оладьи пригласи...
Красота спасает мир
Красота спасает мир -
закрывает парня грудью.
Дайте мне прямой эфир,
между враками и жутью!
Между раковин кунжут -
мзда, возьмете натюрмортом?
Кадры ценные не ждут,
чудо-кадры.... Хук со спортом.
"Чупокабрышей сними
на низовьях рек российских,
чтобы даже в кухне СМИ
дрогнул кетчуп на сосиске".
Красота сейчас на вид -
как над яйцами наседка.
Так закрыла.... Так сидит....
Ну, тупаая ваша сетка.
Мир. Плюгавый и больной.
Плачет, прячется. Трясется.
Понял - шла война войной.
Понял, плачет. К титьке жмется.
Так и нЕ дали эфир -
слиплись поры толстой кожи.
Красота спасает мир.
Ну и славно. Ну и гоже.
Я - ветер
Я - ветер! Не пытайтесь предсказать
значения моей незримой силы,
тем более - к чему-то обязать
и выдать перед странствием бахилы.
Мне волю невозможно навязать
ни ласками, ни хитростью Далилы,
мое свободомыслие на вилы
весьма проблематично нанизать.
Я плохо разбираюсь в облаках -
солдатах-одиночках и полках,
случайно, не со зла их атакую,
на кой-то ляд ведя войну такую.
И сам себе я слабый прогнозист,
прислушиваясь к дали... слышу свист!
* * *
...А Тальков был несдержанно-нервным.
Цой - вовсю за безделье радел.
А Высоцкий - по венам резервным
уходил за хребет, за предел...
И они улыбались, прощаясь
со страной дураков и проблем,
и с букетами нот возвращались,
не без мысли: "кому и зачем?"...
Нам дано
Я решаю,
кого винить надо в том,
что на тысячу улиц - единственный дом,
у меня бьется сердце под чьим-то замком...
Я решаю,
кого мне винить.
Я решаю,
с кого спросить за леса:
не забыть, как в дыму задыхалась лиса,
как на злых языках угасали глаза...
Я решаю,
с кого мне спросить.
Я решаю,
кому припомнить людей,
потерявших тепло материнских грудей
и потерянных в россыпи гнутых гвоздей.
Я решаю,
кого рассчитать.
Я решаю,
кому воздать за страну -
затонувшую так, как никто не тонул -
потому что я рос, направляясь ко дну...
Нет сомнений,
что нужно воздать.
Я решаю,
кому вернуть этот срок,
перепутавший мир паутиной дорог.
Из дорожной пыли не выходит пирог.
Я решаю,
кому же вернуть.
Я не прав был,
когда на лики икон
я молился, но думал - решать должен Он...
В благородные реки ползет силикон.
Мне дано
перекрыть этот путь.
Нам дано перекрыть этот путь.
Плед
Обожаю этот плед,
этот плед подарен мамой.
Был я всюду им согрет -
в неизвестности туманной
и в решимости моей -
деревенской, злой, холодной,
наподобие саней
на дороге непогодной.
Из нахмуренной Москвы
унесла меня лошадка
в край небесной синевы,
где дышать так сладко-сладко...
Согревал меня мой плед,
и подруг моих... Немногих.
Вот уже немало лет
сторонюсь я скороногих.
Иногда от новостей,
от каналов, к нам прорытых -
промерзаю до костей,
до пустой строки на выдох.
От избыточной зимы
мой народ и Божьим летом -
жгет желудки и умы.
Мне везет - спасаюсь пледом.
Из ворсинок соткан сон:
в темно-синем небе звезды.
Сплю и чувствую: спасен,
отогреты, млеют кости...
Обожаю этот плед,
этот плед - подарок мамы
с пожеланием побед.
Мам! А я - не самый-самый,
но умелый малый - да.
Ох, икнулось даже. Люди...
Ничего, мам, ерунда!
Сердца сын твой не застудит.
Самый счастливый день
В этот день я впервые проснусь со своей головой -
без похмелья и заданных кем-то глобальных настроек.
Из кадушки умоюсь прохладной водой дождевой.
Промолчит говорящий сундук о земной катастрофе.
Мне не надобен станет и сам этот черный сундук,
кибернетикой счастья займется ответственный нагель.
И я вспомню - в какой я стране, и в каком я году -
но забуду сухие пайки и намокшие флаги.
И соседка - вчера еще девушка легких манер -
улыбнется сквозь рабицу чести бесценной улыбкой,
у нее будет новенький дом, в доме муж - землемер,
в доме трое детей, детский шкаф с барахлом и присыпкой.
А сосед по другой стороне - записной наркоман -
загремит в мастерской молотком, весь в делах и опилках,
у него тоже будет семья, а не только "маман" -
как он звал ее, чувствуя холод в ненайденных жилках.
А соседа напротив, что был паучком, из чинуш,
навестят паладины стыда и раскаянья феи,
тот захочет вложиться в сто сорок обиженных душ,
но не в дымку болотистых мест, где кальяны - как реи.
Безнадежная Марья с окраины - встанет, сама,
исцеленная запахом трав через окна и щели,
ну а стены заделает - много ли надо ума -
стройотряд вдохновенных ребят - Степанка и Емели.
Я пойду по дороге, любуясь родимым селом,
и здороваясь за руку с каждым, без лести, без понта.
Возле речки лежать будет лодка - над мощным веслом,
под набором кистей-облаков и холстом горизонта.
И ко мне побежит, пробудясь, ребятня - из моих,
ох, задаст им позднее жена за несъеденный завтрак,
и продолжится сила волны в назидательный штрих...
Этот день я услышал вчера, но увижу не завтра.
Все изменится в корне. И корень - стволом прорастет,
пораскинется в небо свободной вседышащей кроной.
Этот день еле слышен вдали, но идет. Он придет.
Я на хвост наступил - к переменам - змеюке зеленой
Спасибо, небо
Спасибо, небо,
за это благо,
за эту свежесть,
за этот дождь.
В лохмотья - невод,
к остаткам флага.
Размой всю ветошь
и уничтожь.
Спасибо, небо,
за эти стены,
живые стены
простой воды
за час до гнева
на прочность вены,
киношной сцены
и чехарды.
Спасибо, небо.
Прости нас, небо.
Спасибо, небо,
за цвет зеленый
и остальные
с твоей руки,
за это древо
с почтенной кроной
и молодые
ее листки.
Спасибо, небо.
Расти нас, небо
© Владимир Ильичев (Сквер)