Не иначе – крестьяне
в хоромы хозяйские
в жухлых зелёных обносках,
шапки долой!
сплошь седые,
входили они – хризантемы
белоснежные,
пасынки осени…
Ты зазывала их в дом.
Чтоб продлить.
Вынимала из стылой земли –
по кастрюлям и вёдрам,
мечтам и рассказам.
Они заходили.
Не разбредались.
Толпились в сенях, коридоре.
В глазах.
Шумно молчали.
Кустами-сугробами.
Думы собой охлаждали…
В летних тапочках старых
в цветущих снегах
ты топтала тропинки
«бабьей зимы»…
Умолкали часы.
Не звонил телефон.
Пели шёпотом птицы.
И радиоточка молчала.
Лишь – снегов полон дом.
Прививка
от будущей пандемии.
Стойкий запах полынный.
Как наст.
А под ним –
меж собакой и волком –
корячится степь,
погребённая заживо в память.
Забайкальская.
Терпкая.
С фиолетовым взглядом.
Да студёны извивы Нерчи.
Да смешливая Олюшка-речка.
И снова – черёмух снега…
Коротала свой снег.
От предзимья к предзимью.
Вот только
в последнюю осень –
хризантемы расплакались
цветом
: жёлто-,
: красно-
: и розово-снежны,
: и всяко иначе.
Словно вырвалась степь
из-под наста.
В исподнем.
Пришли попрощаться
: фиолетово-сонны ургульки,
: закручено-рыжи саранки,
: маки ало-лоскутны
: и травы,
: и травы,
: и травы.
Не обещая весны.
Словно девочка-жизнь,
в краски сочные
кисти измазав, –
перепутала
саван
с холстом…
(16.10.13. 03:09)