С иллюстрациями и песнями на эти стихи здесь: http://nmkravchenko.livejournal.com/231152.html
***
Я тонула, а думали все, что я просто купалась.
Я кричала, визжала, а мне лишь смеялись в ответ.
И волна надо мною под дружеский хохот смыкалась.
И прощался, сужаясь до точечки, солнечный свет.
Я призналась в любви, над Татьяны письмом умирая,
повторяя его обороты в корявых стихах.
А в ответ услыхала: «Ой-ой, не могу, угораю!
Классно ты разыграла, подруга. Прикольно, Натах!»
Я бумажный кораблик в ладонях житейского моря,
бултыхаюсь в потоках невидимых собственных слёз,
где не верит никто в настоящесть бумажного горя
и крик сердца не слышит и не принимает всерьёз.
Слышишь, пахнет кострами и пепел Клааса стучится?
Видишь, крюк, что искала Марина, торчит из стены?
Ты не думай, что с нами уже ничего не случится.
Это очень серьёзно — на что мы сюда рождены.
***
Девочка на донышке тарелки.
Мама: «Ешь скорей, а то утонет!»
Ем взахлеб, пока не станет мелко,
К девочке тяну свои ладони…
А теперь ты жалуешься, стонешь.
Обступили капельницы, грелки.
Я боюсь, боюсь, что ты утонешь
как та девочка на дне тарелки.
И, как суп тогда черпала ложкой,
я твои вычерпываю хвори.
Мама, потерпи еще немножко,
я спасу тебя из моря горя.
Ты теперь мне маленькая дочка.
Улыбнись, как девочка с тарелки…
В ту незабываемую ночь я
на часах остановила стрелки.
***
В недоступное измерение
ты ушёл, от земли отчалив,
и каким-то глубинным зрением
я гляжу на тебя, отчаясь.
В царстве сна, в государстве памяти
наши встречи с тобою грустны.
Давит на сердце тяжесть каменная,
мне не выбраться из-под груза.
Фотокарточка на надгробии.
Взгляд невыспавшийся, усталый.
Отраженье твоё, подобие
на земле без тебя осталось.
* * *
С этим нежности грузом в груди тону,
мне не справиться с ним никак.
Стопудовая жалость идет ко дну
о двух вытянутых руках.
Покидая земной ненадежный кров,
я вливаюсь в речной поток,
осязая потусторонних миров
обжигающий холодок.
* * *
Лес тонул в жужжании и гуле.
Пробовали горло соловьи.
Травки слабосильные тянули
Вверх существования свои.
А туманы плыли в небе белом,
Чтобы лечь на землю точно в срок.
Каждый занимался своим делом,
Выполняя божеский урок.
Поднимались розовые зори,
Волны тихо бились о корму.
И до человеческого горя
Не было им дела никому.
* * *
То, что отцом и мамой
было – в глубокой мгле.
"Было" – одно из самых
страшных слов на земле.
Не даст утолить мне жажду
подземная эта стезя –
поток, в который не дважды –
однажды войти нельзя.
И хочется мне завыти
над чудищем вековым.
Из этой реки не выйти
не только сухим – живым.
Не так уж видно стара я,
что смерть меня не берёт.
Тоска без конца и края,
на тысячу лет вперёд.
***
В кофейной ли гуще, в стихах, во сне
увидится некий бред –
повсюду грядущее кажет мне
уайльдовский свой портрет.
Я кофе давно растворимый пью
и часов замедляю ход,
но вновь наступает на жизнь мою
непрошенный Новый год.
Меж прошлым и будущим – пять минут.
Застыло на миг бытиё.
И бездне страшно в меня заглянуть.
Страшнее, чем мне – в неё.
* * *
То, что добро потоплено во зле –
Не для кого давно уже не тайна.
Не нахожу я места на земле.
Вишу в петле – пока ещё трамвайной.
Остановите! Я хочу сойти.
Сойти на нет, с ума, куда угодно!
Но выход преграждает на пути
Мне подлая смеющаяся кодла.
Глаза закрою: вижу их в гробах.
И только зубы стискиваю молча.
Нет, не трамвайной вишенкой в зубах –
В их глотке буду ягодкою волчьей!
* * *
Тень Офелии храня,
по волнам плывёт веночек,
за собою вдаль маня...
На часах двенадцать дня.
На душе двенадцать ночи.
Лунный скальпель взрежет ночь,
Млечный путь звездами брызнет.
Но уже нельзя помочь –
как ни мучь и ни морочь –
этой обречённой жизни.
Неподвижен лунный зрак.
Небо вызвездилось колко.
За окном густеет мрак.
До свиданья, друг и враг.
Расстаёмся ненадолго.
***
Под знаком рыб живу и ног не чую.
Плыву навстречу, но миную всех.
В миру не слышно, как внутри кричу я.
Одеты слёзы в смех как в рыбий мех.
Вот так-то, золотая моя рыбка,
всё золото спустившая в трубу.
Кому отдашь последнюю улыбку,
когда крючок подденет за губу?
Но разве лучше мучиться на суше,
глотая воздух злобы и измен,
когда в стихии обретают души
покой и волю счастию взамен.
* * *
Утомилась мечта о чуде.
Призадумалась и остыла.
"Понимаешь, всё ещё будет"
заменило: всё уже было.
Хочешь – жалуйся, хочешь – кайся,
но таков уж обычный финиш:
то, что было - плывущий айсберг,
то теперь – затонувший Китеж.
***
На дно души спускаюсь я во сне.
Там русла рек моих существований.
Там смутный голос будет бредить мне
в божественной свободе и нирване.
Есть в сутках жизни заповедный час,
когда иное видит глаз и сердце.
И в вечность, недоступную для нас,
с протяжным скрипом поддаётся дверца.
Там оживает прошлогодний снег,
там конь крылатый напрягает жилы...
И всё, что ни приснится в этом сне, –
всей жизнью будет неопровержимо...
***
Вы меня из яви не достанете, –
я усну и уплыву туда,
где гоняет ветер волны памяти
и горит заветная звезда.
Там туннели улиц не запружены,
и, легко меняя виражи,
я плыву, как перышко, погружена
в странную сновидческую жизнь.
Там, за безымянными деревьями,
где потоки ласковой воды
унесут туда, где чудо с перьями,
унесут от горя и беды,
за родными мертвыми скитальцами,
что теперь безмерно далеки.
Строки, их написанные пальцами,
наплывают на черновики.
Из краёв греха и одичания –
в вотчину родимого лица...
Снится мне живая, беспечальная
вечность без начала и конца.
Это мой любимый вид общения –
общество безмолвных визави,
где одно сплошное сновидение,
непрерывность встречи и любви.
***
Под воду океана времени
уходят наши города
с людьми, домами и деревьями –
всё погребает волн гряда.
Корабль в пучину погружается,
стирая след земных примет,
а память бьётся и сражается
за каждый крохотный предмет.
И я, ловец земного жемчуга,
высматриваю там, на дне –
вот чей-то голос, речь, вот жест, рука,
то, что всего дороже мне.
Всё холоднее волны памяти,
всё дальше и опасней дно...
Попробуйте – а вдруг достанете
то, что ушло от вас давно.
***
Я рассекаю секунды, как волны,
властно вторгаясь в минувшие дни.
Воспоминаньями светлыми полны,
кругом спасательным держат они.
Вот ещё чуточку самообмана –
и достигаю заветной черты...
За пеленою ночного тумана
я различаю любимых черты.
Словно вслепую идёт опознанье,
и повторяю, скорбя и любя:
«Помню тебя до потери сознанья,
помню тебя, и тебя, и тебя!»
Если мы ищем – то, значит, обрящем.
Если мы любим – то, значит, живём.
Нет, вы не в прошлом, а вы в настоящем,
в будущем нерасторжимо моём.
Губы свежа виноградным и мятным, –
он никому из живых незнаком, –
я говорю с вами вам лишь понятным,
но непонятным другим языком.
Вновь завывают холодные зимы.
Нет на пути ни души, ни огня.
Всё я живу как-то жизни помимо,
в сторону сносит куда-то меня...
***
Все мы дети грязной и безумной,
под собой не чуемой земли.
Наши Грины вымерли, как зубры,
на мели все наши корабли.
Апокалипсическое время!
Наши корабли уже на дне.
Я сейчас ни с этими, ни с теми,-
я сейчас с собой наедине...
***
Грезим мы об алых парусах.
Белый парус ищет бури в море.
Жизнь и смерть мелькают на весах.
Как же выжить в этих волнах горя?
Пьян корабль. На дно уходит век.
Никому не выйти без урона.
Что это?.. Спасение?! Ковчег?
Пропустите, мной оплачен чек!
Глядь, а там, в волнах, – весло Харона.
***
Где ты? Где воды Стиксовы
твой охраняют покой?
Там, где тебя настигну я
и припаду щекой?
Или вот это жалящее,
запёкшееся в груди —
и есть твоё обиталище
последнее на пути?
Твоё запасное вместилище,
твой выход на этот свет?
Но знаю душою стынущей,
что утешения нет.
***
Какое странное посланье...
Скользят туманные слова
и уплывают в мирозданье,
блеснув прозрением едва.
Глухие завеси сомкнулись.
Строка размыта, неясна.
Мы вновь с тобою разминулись
в дремучих коридорах сна.
Тот шифр моею кровью набран,
но тщетно силюсь до конца
я разгадать абракадабру -
посланье мёртвого отца.
Мне не прочесть, и не ответить,
и не дождаться ничего,
и снова биться рыбой в нетях,
в тисках сегодня своего.
***
Безмолвные воды Стикса
однажды вспугнёт ладья,
в которой, навеки стихнув,
уже буду плыть и я.
И вдруг с тоскою острожной
взмолюсь: «Дорогой Харон!
Оставь мне память о прошлом,
хотя бы её не тронь.
Не дай ей с водою слиться,
– ну вот тебе горсть монет, –
оставь мне родные лица!»
Но он отвечает: «Нет».
Всё глуше тоска потери.
Плывёт по волнам ладья.
Всё дальше и дальше берег,
где душу оставлю я.
***
Я ошиблась веком и страной.
Время! Ты проходишь стороной.
Но во мне лучей твоих рентгены,
кровь твоя в моих струится венах,
грудь мою грызёт твоя тоска,
мысль твоя стучит в моих висках.
Время, ты всё злей, радиоактивней,
но тебя никак не обойти мне.
Я птенец из твоего гнезда.
И моя в тебе есть борозда.
Ты и боль, и быль моя, и небыль.
Я в тебе между землёй и небом.
Время, я тебя хватаю ртом.
Видишь, человек твой за бортом?!
* * *
Я ёжик, плывущий в тумане
в потоке вселенской реки.
Мне звёзды мигают и манят,
мелькают вдали маяки.
— Плыви, ни о чём не печалясь, –
журчит мне речная вода, –
доверчиво в волнах качаясь,
без мысли зачем и куда.
Но только не спрашивай:"Кто я?"
Не пробуй, какое здесь дно.
Не стоит, всё это пустое,
нам этого знать не дано.
И лунный начищенный грошик
сияет мне издалека:
плыви по течению, ёжик,
и жизнь твоя будет легка.
***
Я не чувствую слов – только то, что за ними, –
интонация, искренность, полутона.
Я не помню ни лиц, ни одежды, ни имя, –
только образ, всплывающий с мутного дна.
Как сомнамбула в мире живу виртуальном.
Не живу, а, вернее, слыву и плыву.
Для меня ирреальное только реально.
Лишь оно-то и держит меня на плаву.
* * *
Как слёзы по лицу, струятся годы,
покуда их источник не иссяк.
В них что-то от бессмертия природы,
когда из праха воскресает всяк
для жизни новой... Листья желтолицы,
напоминая лик немолодой.
Как я сейчас хотела б с ними слиться,
совпав с травою, небом и водой.
По жизни плыть, не зная сроду броду,
вдыхая этот воздух голубой,
сливаясь с равнодушною природой,
с землёй, с народом... только не с толпой.
***
Мне кажется, я живу в маяке,
где зажигаю огонь,
чтобы корабль, что плывёт вдалеке,
не канул меж берегов.
Чтобы однажды один из ста
мой увидал бы свет,
чтобы доплыл, уцелел, пристал...
Но никого нет.
***
Сердце — одинокий
остров в океане.
От земли далёкий,
утонул в тумане.
Кто его заметит,
кто его услышит?
И никто на свете
писем не напишет.
Волны будут биться
до изнеможенья...
С кем-нибудь случится
кораблекрушенье.
И кого-то чудом
выбросит на берег...
В это так нетрудно
каждому поверить.
Чайки там летают.
Морем пахнет остро.
Будет обитаем
одинокий остров.
***
Как с забытых вымерших Галактик -
из небытия всплывают дни.
И опять иду я как лунатик,
на твои болотные огни.
Снова незапятнаны одежды,
всё подвластно почте и мечте.
Гаснут звёзды — маяки надежды.
Только сердце светит в темноте.
***
Полые дни, пустотелые ночи,
бедные бури в стакане воды.
Лета течёт и стихами бормочет,
и размывает наши следы.
Цвет облаков на чернила помножу
и ароматом беды окроплю.
Ведомо травам, как они схожи –
запах отравы и слова «люблю».
Где-то во сне затерялся твой облик.
Стиснули зубы полярные льды.
Алый корабль с парусами потоплен
жалкою бурей в стакане воды.
***
Обиды — на обед,
на ужин — униженья.
Коловращенье бед
до головокруженья.
Но помни, коль ослаб,
про мудрое решенье:
про лягушачьих лап
слепое мельтешенье.
Вселенной молоко
мучительно взбивая,
спасёт тебя легко,
вздымая высоко,
душа твоя живая.
* * *
А я не заметила, что собеседника нет, -
должно быть, ушёл, а быть может, и не появлялся, -
и всё говорю — в пустоту, в микрофон, в Интернет...
Как мир переделать хотелось, а он мне не дался.
Но что мне укоры его, и уколы, и суд, -
превышен порог болевой и бессмысленна пытка.
Какую бы форму мирскую не принял сосуд -
единственно важно горящее пламя напитка.
Не в полную силу любя, отдавая, дыша,
в эфире тебе никогда не дождаться ответа.
С последним лучом, как с ключом — отворилась душа,
и мгла озарилась доселе невиданным светом.
Сверкающий искрами вечный струится поток,
что движет неистовой силы небесное тело.
От дна оттолкнувшись, выходишь на новый виток,
где будет всё то, что когда-то от мира хотела.
***
Не зная броду, лезу в воду,
воюю в поле в одиночку,
в молитве расшибаю лоб.
Не одолев свою природу,
с тетрадкой коротаю ночку,
в надежде полегчало чтоб.
Ловлю себя на добром слове.
В окно глядят ночные очи
и мандарины фонарей.
Что день грядущий мне готовит?
А утро не мудрее ночи,
а просто чуточку старей.
***
Надвигается час роковой -
ночь отпустит лихие поводья,
и меня понесёт за собой
захлестнувшее слов половодье.
Я забуду и век, и число
в этой пуще неволи охоте.
Поднебесное взмоет весло,
исчезая в водовороте.
Обмелевшая суша души,
пересохшие губы Тантала...
Утолить эту жажду спеши,
пока утро ещё не настало.
И подслушать у звёздных миров
их язык неисповедимый,
тайну вещих божественных слов...
Но они — непереводимы.
Перевод с языка немоты,
темноты и ночного безмолвья...
А слова так чисты и просты,
и флюиды святой правоты
источают их в небо с любовью.
Кораблик
Текут ручьи разливные,
ни для кого не важные.
По ним плывут наивные
кораблики бумажные.
И рваный лист тетрадочный
поманит вдруг нирваною,
несбыточной, загадочной
страной обетованною.
Лети, мой синий парусник,
сквозь все ветра весенние,
врезайся в волны яростно
и не ищи спасения.
Мои мечты и чаянья
поведай всем и каждому,
кораблик мой отчаянный,
печаль моя бумажная.
***
Остров жизни медленно шёл ко дну,
покрываясь слоем воды,
оставляя на гребне меня одну,
поглощая волной следы.
Исчезали вещи, слова любви,
уходили вглубь голоса,
и тонуло то, что звалось людьми
и глядело в мои глаза.
Всё уходит в бездну, сводясь на нет,
ухмыляется бог-палач.
Только ты — спасительный мой жилет,
куда можно упрятать плач.
Только ты — единственный огонёк
в море мрака, холода, лжи.
Я держусь за шею, как за буёк -
удержи меня, удержи.
***
Жизнь коротка, не ухватиться
за край, когда идёшь ко дну.
Не взвыть, как зверь, не взмыть, как птица,
не кануть рыбой в глубину.
Но знаю истину одну:
с тобою вечный День Рожденья,
и Рождество, и Новый год.
Спасенье ты моё, везенье
и исцеленье от невзгод.
С тобою нет плохих погод.
* * *
Ты стал моим берегом и оберегом.
Вхожу в твою душу, как в тёплую реку,
и чувствую почву и твёрдое дно –
всё то, без чего устоять не дано.
Жила без любви, без надежды и веры,
и в пропасть манили ночные химеры.
Но что мне теперь даже самая смерть,
когда под ногами небесная твердь?
Ты был мне обещан и Богом, и Чёртом,
давно позабытым в веках звездочётом.
Так выпали карты и звёзды легли –
идти нам одною стезёю земли.
* * *
Мы как будто плывём и плывем по реке…
Сонно вод колыханье.
Так, рукою в руке и щекою к щеке,
И дыханье к дыханью
Мы плывем вдалеке от безумных вестей.
Наши сны – как новелла.
И качает, как двух беззащитных детей,
Нас кровать-каравелла.
А река далека, а река широка,
Сонно вод колыханье…
На соседней подушке родная щека
И родное дыханье.
***
Утону в небесной нежности,
позабыв, откуда шла,
осенённая безгрешностью
белоснежного крыла.
Словно ангельские вестники,
искры звёздные летят.
Вьюга окна занавесила:
спи, земля, моё дитя...
Чистота непоправимая
непорочного листа.
Немота, переводимая
на живой язык Христа.
Птичий почерк иероглифом.
Воробей как ворожей.
Ставь, метель, свои автографы
на распахнутой душе!
Напиши там что-то нежное
о любви и о весне.
Город тихий и утешенный
улыбается во сне.
Сказка длится, не кончается,
а позёмка за окном
плачет, шепчется, печалится
всё о том же, об одном...
***
Снова буду вилами писать по воде
и искать то, чего нету нигде –
ветра в поле.
И любить – в воздух, в никуда,
там, где одинокая ждёт звезда,
там, на воле...