«Но ведь так же нельзя!».
Люблю Ленинград (а кто его не любит?) за красоту, за великое прошлое.
Люблю как москвич, часто бывавший в нём и его замечательных пригородах.
Я изучал этот город по книгам, альбомам, путеводителям, старался узнать о нём как можно больше. В Эрмитаже пропадал днями – ходил, как на работу. А Русский музей, а Мойка-12!
Это гостеприимный город. В Ленинграде тогда, в Советское время, существовала замечательная традиция – не уверен, что она сохранилась теперь. Придя в любой театр за два часа до спектакля, ты мог по командировочному удостоверению купить билет на любой спектакль: были специально зарезервированные места. Это, например, позволило мне побывать в Театре эстрады на спектакле А.Райкина, в Театре Комиссаржевской на замечательной постановке «Царь Фёдор», в БДТ им. М.Горького (сейчас переименованном) на спектакле «Ревизор» с Юрским в главной роли. Причём, в этом театре под резервные были отведены дополнительно два ряда, расположенные между первым рядом партера и сценой. И всё эти спектакли мне удалось посмотреть лишь в одну из командировок.
В другой раз воспользовался этим правом, чтобы снова побывать в Музее-квартире А.С. Пушкина на Мойке, 12. – обратился к администратору, и мне позволили пройти, минуя огромную очередь.
Любуясь внешней красотой и гармоничностью Ленинграда, все мы, воспитанные в Советское время, подспудно интересовались: – А каким был Петербург, кто это всё построил, кто и как здесь жил раньше, в те, как тогда казалось, далёкие и потому во многом загадочные времена.
Так я невольно перехожу от утверждения «люблю Ленинград», к вопросу «а могут ли меня любить в Ленинграде?».
Невский проспект. Напротив Казанского собора, в доме, примыкающем к известному зданию компании Зингер («Дом книги»), на первом этаже располагалась «точка общепита». Небольшая столовая или кафе самообслуживания (мне даже трудно представить, что за роскошное заведение может быть расположено там теперь). Вот и забежал сюда перекусить. Надо сказать, что, в общем-то, я достаточно скромный человек (бабушка предупреждала – «деликатность тебя погубит»). Но, как это часто бывает с москвичами (по этому нас узнают и за это нас не любят), во мне неожиданно проснулась некая заносчивость. Что-то вызвало моё раздражение - отсутствие подносов, приборов? – не помню, но я позволил себе в достаточно резкой форме выразить по этому поводу недовольство. В это время немолодая женщина-«посудомойка» выкладывала чистые вилки и ложки на положенное им место. Она посмотрела на меня и негромко сказала: - «А почему вы так разговариваете?» - и всё! Представляю, как бы мне ответили в Москве. Сложно словами передать то врождённое, не показное, спокойное достоинство во взгляде и словах, с каким «посудомойки» ответила мне, но это возымело большее действие, чем, если бы услышал в ответ грубость. Казалось, что она представляет свой город как официальное лицо, понимая значимость своей миссии. Ощущение стыда за бестактность моего поведения осталось надолго.
И вот другой пример из того же ряда.
От НИИ я был командирован в Ленинград в качестве руководителя межведомственной комиссии по приёмке нового образца промышленного оборудования, изготовленного на Подольском механическом заводе (ПМЗ) им. М.И.Калинина. Производственные испытания проходили на Ленинградской фабрике «Красный швейник», расположенной у Нарвских ворот. В качестве справки: ПМЗ, основанный ещё до Революции компанией «Зингер», был крупнейшим заводом в своей отрасли. На нём трудилось несколько десятков тысяч человек в три смены (людей свозили автобусами со всей округи). В КБ завода проработал после окончания института три года – это было счастливое время! Сейчас завода нет – разгромлен, территория используется под склады и т.п. Фабрика «Красный швейник» работала даже во время блокады под бомбёжками. Думаю, что сейчас и она не существует.
Возвращаюсь к моей теме. После завершения работы комиссии я зашел к секретарю («секретарше»), чтобы поставить отметку в командировочном удостоверении и оказался перед пожилой Дамой. Тогда это слово практически не употреблялось, но передо мной была именно Дама - с пучком великолепных седых волос, изумительно красивыми, «породистыми» чертами лица, тонким профилем. Она мне показалась сошедшей с портрета Рокотова или Левицкого и ещё подумал: - очевидно, это графиня или княгиня из "бывших». Я попросил её при оформлении командировочного удостоверения не проставлять даты окончания пребывания на фабрике. В этой просьбе была маленькая хитрость: хотел «на законных» основаниях остаться ещё на пару дней, побродить по Ленинграду, или же (каюсь) подзаработать на количестве командировочных дней («суточных»). В общем-то, это была обычная практика в то время.
В ответ на просьбу я услышал без назидательности и пафоса: - «Но ведь так же нельзя!».
И её внешность, и её голос, и эта непередаваемая интонация с каким-то врождённым благородным оттенком (сейчас так не говорят), и невозможность этой красивой, нет - изумительной женщины пойти даже на малейшую сделку со своей совестью, конечно же, в очередной раз устыдили меня. Но не только. Они дали возможность опять прикоснуться к «тому» времени, к «той» культуре, откуда она, очевидно, была родом.
Эти два эпизода - один с «посудомойкой», другой с «графиней» - пусть в отражённом свете, но давали ответ на мой вопрос: - А какие они, ленинградцы, а каким был Петербург? Невольно думал о том, что Северная столица, несмотря на тектонические сдвиги в жизни страны (две революции, Гражданская война, блокада 1941 - 1943 г.г.), сохранила, пусть полустёртые, черты великого прошлого, носителем которого она являлась. Тогда их ещё можно было разглядеть сквозь социалистическое настоящее, которое, в свою очередь, сегодня стало, пускай другим, но тоже нашим великим прошлым. Эти черты, зримо воплощённые в красоте города, незримо присутствовали во внутреннем строе ленинградцев и это, думаю, независимо от их социального положения в той и в этой жизни – известно, что «среда обитания» влияет на формирование духовности человека. Какой духовности можно ожидать, например, от нас, живущих в безликих бетонных коробках? – это уже давно подмечено не мною.
Многие годы спустя, по делам службы, позвонил из Москвы на эту фабрику и в конце разговора поинтересовался судьбой «моей» Дамы. На том конце провода, после небольшой паузы (очевидно, старались вспомнить) равнодушно ответили, что она уже давно не работает.
И это равнодушие ответа заставило меня с грустью подумать, что, может быть, всё, о чём рассказал, я увидел обострённым взглядом человека, «отравленного» романтическими, или идеализированными представлениями о 19 веке. Но хочется верить, что - нет, что на самом деле соприкоснулся с подлинными отголосками культуры прошлого. Так в Ленинграде я получил уроки нравственности, которые, наверное, сам так и не сумел усвоить до конца.
08.06.13., Клёново.
Ил. – Рокотов, «Портрет неизвестной в жёлтом платье».