Краткое воспоминание о моем детстве…….
Не, по осеннему, яркое октябрьское утро начинало новый день осени. Солнце, с великой радостью отдавало свои теплые лучи, спешащим на работу прохожим. Глубокое, голубое небо «улыбалось» опавшим листьям, воробьиным стайкам, щебечущим на голых ветках деревьев… Красивое начало. Правда, я подобное уже где-то слышал. Дайте вспомнить. Вспомнил. В детском фильме про Капитана Врунгеля герой писал: « море смеялось…». А у меня небо улыбалось. Именно так хотелось бы начать скромное повествование о моем появлении на свет. В действительности было совсем, по-другому и обманывать себя, а тем более вас - дорогие читатели, не хочется. Было все гораздо прозаичней.
В беспросветную октябрьскую ночь, на завершающих минутах, уходящих в небытие суток, когда за окнами родильного отделения, заклеенными резанными газетными полосками бушевал, по зимнему, холодный ветер, с пронзающим уши медперсонала воплем, появился я на свет. Дородная медсестра в накрахмаленном халате взяла меня на руки. « Ну и крикун !» - выразила она общее впечатление затем подумала, что-то про себя и больше ни чего не сказала. Запеленав с ног до головы, она отнесла меня в бокс для новорожденных, привязав на запястье ручки клеенчатую опознавательную бирку с моими данными дня и часа рождения, и с этой биркой уложила на кроватку. Так начался мой жизненный путь на этом белом свете. Путь скажу вам знаменательный. Знаменательный тем, что мой день рожденья совпал с днем рождения Ленинского комсомола. Еще хочется добавить, что я родился в год Дракона, под созвездием Скорпиона. В общем, смесь из дат и символов получилась гремучая. Тем не менее, я рос спокойным розовощеким мальчиком.
Рос я не один, а с сестричкой, которая была старше меня на пять лет. Она была девочка деятельная, хозяйственная, и самое противное, считающая, своим призванием - воспитывать детей. Вот глупость-то. На этих основаниях сестра командовала мной, как ей этого хотелось. В пылу вседозволенности она (этот не хороший человек) со своими подружками, так для прикола, любила одевать меня в девичье платьице и поставив четырехлетнего несмышленыша на табуретку, заставляла читать стишок. Очень ей это нравилось. В прочтении стихотворении, обязательно почему-то на табуретке, моя доморощенная воспитательница видела глубокий смысл. Подружки думали так же и были на ее стороне. В общем, одна шайка-лейка. И, я, в девчачьем одеянии, да еще с бантом кое, как державшемся на макушке, читал им стихотворение:
Белый, белый, как из меди
Месяц плавает в воде
Подошли к нему медведи
Вот он месяц, вот он где
Мы сейчас его поймаем ,
Что за месяц поглядим
С ним немножко поиграем
А потом его съедим
И не могут два медведя
Взять в соображение,
Что ведь это же не месяц
Это отражение.
Я до сих пор не могу понять, почему « белый, белый, как из меди …». Медь то, вроде, ни белая вовсе. Но тогда это было не важно. Главное аудитории, будь она не ладная, нравилось.
Но радость «воспитательниц» была не долгой. Быстро пролетел четвертый годы моей, мало мне запомнившейся жизни. Я вступил в возраст, когда уже трудновато было ставить меня на табуретку и напяливать, какие-то там девичьи штучки. Пятилетний мальчик уже мог постоять за свои честь и достоинства, и у сестры с ее подружками, как-то само собой начал пропадать интерес к воспитательной деятельности. Наступал возраст, когда душа рвалась на волю, где были такие же, как и я, сорванцы-товарищи, игры в войну и индейцев. Совсем забыл вам сказать. Я родился и проживал в поселке шахты №27 в городе первых пятилеток, городе горняков, химиков, строителей( город строился). В городе по имени « Новомосковск». Город стоял на самой верхотуре Средне-Русской возвышенности и в основном был пятиэтажным. За редким исключением в некоторых местах возвышались семи и девятиэтажные дома. Но я уже заметил, что город строился. Так вот на его окраинах, вырастали этажи девятиэтажных микрорайонов, которые назывались: «Залесный микрорайон», «Урвановский», и «Северный». В городе было три кинотеатра, три дома культуры и один драматический театр. Население города составляло порядка ста пятидесяти тысяч человек, и город считался вторым по величине в Тульской области. На территории Новомосковска было разбито два парка культуры и отдыха. Негласно они назывались: «Взрослый парк» и «Детский». В «Детском парке» имелась настоящая Детская железная дорога. Со своими вагончиками, двумя узкоколейными тепловозами, с настоящими вокзалами и локомотивным депо. С мая по сентябрь Детская железная дорога открывала двери своих вагончиков для ликующих детишек, которые в сопровождении взрослых, а кто по старше, без сопровождения занимали места в вагонах и становились пассажирами настоящего поезда, пусть даже детского. Детишки радостно шумели, а взрослые, придерживая своих чад, наслаждались медленным покачиванием вагончиков и прекрасными пейзажами сосновых рощ. В парке, в плотных зарослях осоки пробивался, еле заметный родничок, который затем превращался на широких раздольях центральной России в великую Русскую реку Дон. Сразу после истока, на его пути в парке было сооружено три открытых бассейна, где в летнюю жару проводили время тысячи взрослых и детей. После бассейнов ручеек нес свои скудные воды дальше, мимо деревни «Урванка», именем которой был назван один из микрорайонов, огибал лес и медленным течением, уходил в сторону Куликовского поля, туда, где Московский князь Дмитрий одержал победу над монголо-татарскими супостатами в 1380 году от рождества Христова. Во «Взрослом парке» располагались развлекательные атракционы, стадион и открытая танцевальная площадка. Ближе к вечеру, взрослая и не совсем взрослая молодежь собиралась на площадку перед сценой, где выступал местный вокально-инструментальный ансамбль «Ассоль». Выступал с хорошим репертуаром и качественным исполнением. А еще, на дальних окраинных границах нашего города пыхтел во всю мощь своих огромных территорий один из крупнейших химических комбинатов бывшего Советского Союза – комбинат «АЗОТ». В его цехах выпускался важнейший продукт для народного хозяйства страны и не только нашей,- минеральные удобрения. Кроме удобрений для народного хозяйства комбинат давал разные кислоты, сжиженные газы и массу другой продукции, в том числе для военного народного хозяйства. Так вот, вдыхая молодой и полной грудью, смесь нормального воздуха и различных продуктов современной химии, принесенных веселым ветерком со стороны комбината, мы носились по улицам шахтерского поселка и были счастливы.
С южной стороны поселок от города отделяла улица Куйбышева, которая плавным поворотом огибая гаражный кооператив и высыхающее за ним болотце, проходила вдоль железнодорожных путей, мимо тупиковой станции Московская в западную часть города. Аккурат, в год моего рождения, в архитектурных умах Новомосковска был рожден план возведения на месте гаражей и болота Дворца культуры химиков. Но поскольку бюрократическая волокита бесчисленных согласований и утверждений шла у нас так, как и положено, то до начала строительства я, вместе с друзьями, успел полазить по опустевшим гаражам, собирая свинец, и различную железную мелочь. Свинец мы переплавляли в пистолетики, крестики и всякую другую всячину. Железки сдавали в металлолом, а на вырученные 10 или 15 копеек покупали сладости. Будущий Дворец культуры принадлежал тому самому гиганту химической промышленности, гордости города и страны, тому самому, который периодически напоминал жителям, что химия вещь вредная, но необходимая. Северная сторона поселка примыкала к колхозному полю. Между домами и полем расстилался, не очень широкий луг и улица вдоль домов называлась Луговая. Я жил на Горняцкой улице, которая пролегала параллельно Луговой ближе к городу. Горняцкая улица по краям пересекалась улицей Свердлова и Стахановской. Прибавьте улицы Жуковская, Угловая, находящиеся в центре поселка и перед вами откроется ареал мест обитания ватаги сорванцов, истоптавших эти улицы вдоль и поперек с делом и без дела.
Не могу продолжить повествование, не рассказав вам о моей семье. Я рос в обычной семье. Мои родители типичные выходцы из рабоче-крестьянской среды. Мама, Валентина Николаевна родилась в семье крестьян, в Ряжском районе Рязанской области. Отец, Виктор Григорьевич родился там же под Ряжском в семье рабочих. Мама работала на том самом комбинате, про который вы уже знаете. Работала всю жизнь на вредном производстве и сильно уставала. Отец, окончив музыкальное училище, служил в духовом оркестре, при похоронном бюро и считал себя интелегентом. В то время редкие похороны в городе обходились без музыкального шествия. В сопровождении родственников, друзей и знакомых, а так же любителей выпить на халяву усопшие отправлялись в мир иной, а духовой оркестр провожал их грустными мелодиями Баха. Музыкантам выпивка полагалась бесплатно и по этому, мой папаша частенько приходил с работы, навеселе. Это было не очень приятно и в такие вечера у меня, как и у всех домашних , настроение было не важное. Как вы уже знаете, со мной жила старшая сестра, про которую после вышесказанного мне добавить нечего. В доме, вместе с нами жили дедушка с бабушкой по отцовской линии, сестра отца - тетя Валя с дочерьми Нэлькой и Иринкой, и мужем дядей Витей. Дядя Витя был сварщиком от бога и мастером на все руки. Тетя Валя работала в Горводоканале и часто болела. Нелька и Иринка были младше меня, и я их в ту пору, как участниц своих игр не рассматривал. Бабуля была женщина высокая статная с остатками былой девичьей красы, с громким голосом и тяжелой рукой. Все дети звали ее баба Стюра. Она находилась на пенсии и по совместительству исполняла роль воспитательницы нашего домашнего детского сада, в котором младшенькие Ирка и Нэлька проводили время вблизи с домом, а я мог себе позволить носиться по улицам поселка с относительной степенью свободы. Дед Гриша работал шофером на хлебной машине и поэтому в доме всегда были свежие батончики и буханки черного хлеба. Еще дед был ветераном Великой Отечественной войны, имел боевые награды и дошел до Берлина. Всю войну он провоевал рядовым шофером и возил снаряды от «Катюш», а еще ни разу не был ранен. Про войну дед не любил рассказывать и на все вопросы отвечал: « ни чего там не было интересного, да и чего из окна кабины увидишь то …». Так он говорил почти всегда и хитро улыбался. Но все-таки, бывали моменты, когда дед Гриша раскрывал некоторые тайны своей военной службы. Эти времена наступали, когда семья собиралась за праздничным столом. Перед этим проходил целый ритуал приготовления самогона высшей пробы –« первача». Готовка на кухне прекращалась. Дед выставлял на плиту бадью литров на 40, изготовленную из нержавейки, умелыми руками дяди Вити , примастыривал к бадье холодильник, того же изготовления и садился на стул рядом. Через холодильник по шлангам текла проточная водопроводная вода, непрерывно охлаждая пары бражки, отчего качество продукта гарантировалось. Дед дожидался первой струйки, подставлял ложку и затем собранную жидкость поджигал. «Первачь» вспыхивал синим пламенем. Дед кряхтел от удовольствия и уходил, чуток полежать. Через определенное время он возвращался и проводил пробу повторно до тех пор, пока жидкость в ложке не переставала гореть. На этом процесс прекращался и оставшееся содержимое дед выливал на улицу. Таким образом, самогон выходил крепостью градусов под 60. Слабый продукт ветеран войны не приветствовал. Дед держал марку. Так вот, нальет себе дед стопку шестидесяти градусного первача, выпьет, крякнет от удовольствия возьмет да и расскажет какой-нибудь эпизод фронтовых будней. Чаще всего дед Гриша любил вспоминать про то , как во время определенного военного маневра, а проще сказать, отступления его дивизии, он столкнулся нос к носу с полковником от артиллерии -начальником тыла. Было это осенью 1942 года на определенном участке фронта, как рассказывал дед. Новенькая «Эмка» , загруженная снарядами «Катюш» стояла в очереди для загрузки на плавучий понтон. И вот только дедуля собрался давать газку для заезда на это плавсредство, как его подрезал грязный штабной автомобиль, из которого пузатый полковник материл деда почем зря и требовал срочно пропустить его машину. Дед Гриша был то же не промах и ответил из кабины, что, мол, приказ Верховного машины с секретным вооружением пропускать в первую очередь. Полковник усилил матерный натиск и полез в кобуру за пистолетом. В эту пору в небе послышались звуки недостойных сынов министра авиации нацистской Германии Германа Геринга. Полковник не на шутку взбесился и стал пистолетом махать перед носом у деда: « я тебя на месте шлепну, как врага народа, у меня секретные документы…» , и так далее, в том же духе. Дело стало принимать не приятный оборот. « А , что если и правда стрельнет?»- подумал дед. Шум, гам, суматоха ищи потом правых и не правых. Поразмыслив несколько секунд, дед Гриша вырулив машину в сторону, поехал вдоль берега искать переправу. А что было делать? Бешеный полковник в пылу своей ярости мог и вправду пальнуть, а так вдруг улыбнется удача и отыщется переправа, благо речка хоть и была широкая, но мелкая. Проехав километра три, дед и вправду нашел брод. И спуск к реке пологий и выезд на другом берегу не крутой. Видно в этом месте местные жители пользовались тем, что река сужалась, и течение образовывало песчаные наносы. Правда было узковато, но чем черт не шутит, подумал дед и рискнул. Риск во все времена был делом благородным, а если применить смекалку и умение даже и оправданным. Так вот у деда получилось. Перебравшись на другой берег, он перекрестился , воздал хвалу Николаю Угоднику и потихоньку стал пробираться наезженной телегами дорогой к уходящей в тыл колонне родной дивизии. Пока дед исхитрялся по песчаным наносам перебираться через речку, переправу отбомбили немецкие штурмовики. Вреда они нанесли мало, больше шуму понаделали, разбив пару полевых кухонь и перевернув машину с продуктами. Однако пострадавшие все-таки были. Трое, тяжело, раненые и пятеро легко. Одной из жертв этого несуразного налета оказался тот самый полковник от артиллерии, заведующий дивизионным тылом. Случай с ним случился престранный. В тот момент, когда объемное тело полковника улеглось на деревянный пол понтона, одна из бомб угодила в край плавучего средства и один из сотни, разлетевшихся вражеских осколков пронесся над полковником, да так, что зацепил с собой и унес в неизвестность часть драгоценного тела. А именно, часть заднего сидячего места, а точнее сказать ополовинил его. Рана само собой не смертельная, но уж очень не приятная. Так вот в таком ополовиненном состоянии дед и увидел полковника, лежащего на носилках. Увидел в тот момент, когда старался вклиниться в колонну, между санитарной машиной и уцелевшей полевой кухней. Полковник, разглядев невредимого деда, обомлел и принялся ругаться и проклинать мир за эдакую не справедливость. Дед, молча посмотрел на проносимое мимо него матерящееся тело и, изловчившись, вклинился в колонну как раз за санитарной машиной. На счет справедливости старший офицерский чин, наверное, погорячился. А дед подумал: « если бы его машина стояла на том понтоне, то от переправы ни чего не осталось, как и от него самого. Да есть все-таки бог на свете, есть». Дед заканчивал рассказ, пропускал еще пару стаканчиков и после от него уже ни чего нельзя было услышать. После шестой стопки он замыкался в себе и, тяжело подняв голову, произносил только оду фразу: « Стюра, я люблю тебя». Затем голова опускалась и любимая им баба Стюра уводила его спать. На этом для деда вечер заканчивался.
На этом вечер заканчивался и для нас. Впечатленный рассказом деда, я ложился спать. Снились мне русские березки, растущие около нашего дома, озабоченное лицо бабы Стюры. Под утро приснились, почему то, немецкие солдаты, смеющиеся над лежащим на носилках и матерящемся на деда полковником.
Утро наступило, как всегда, внезапно. За окном чирикали воробьи, расположившиеся на яблоневой ветке, в саду и обсуждавшие, наверное, заботы начавшегося дня: куда слетать, где и над чьим ухом еще почирикать, на какой улице поваляться в пыли, благо пылищи на улицах у нас полно, но и так далее, тому подобное. Мне было совсем не интересно слушать этих шумных птиц. Я вскочил с кровати и поспешил умываться.
На кухне готовился завтрак. Пройдя мимо бабули, хлопотавшей у плиты, я не очень обрадовался тому, что на завтрак для меня готовилась манная каша. Я считал себя уже вполне взрослым человеком, достойным нормальных завтраков и к тому же у бабы Стюры, почему то , манная каша всегда получалась с многочисленными комочками. Есть кашу, глотая не проваренные, противные шарики манной крупы было занятие не из приятных. Не смотря ни на какие трудности мне пришлось проглотить всю порцию бабулиного произведения кулинарного искусства. Выбегая из за стола, на ходу я услышал , что нужно гулять около дома, не лазить по деревьям, не шляться по помойкам в поисках каких-нибудь железяк и вообще вести себя хорошо. Звонким ребячьим криком «Ладно», я до обеда расстался с домашними и вылетел на улицу.
День был чудесным. Слабый ветерок шелестел в листьях березок, будто поглаживая их своим нежным дуновением. Солнце светило весело, иногда прячась на короткие мгновения за легкими полупрозрачными облачками. Оставалось только придумать, чем бы заняться и я поспешил к друзьям-товарищам, потому, что одна голова хорошо, а когда их четыре, еще лучше. И так я пошел искать своих друзей. На первых пяти шагах я забыл про пытку манной кашей, на следующих пяти про бабулины напутствия ( да и представьте себе , как можно гулять с одними нет и нельзя ? это получится не гулянье, а прогулка тюремная какая то), но а пройдя еще десяток метров, я понял, что жить в общем то ХОРОШО.
На полянке в конце моей улицы тройка моих друзей занималась, можно сказать ни чем. Раскручивали «Балду» без всякого энтузиазма. Дорогой читатель, Ты не знаешь, что такое «Балда»? Странно. «Балда» это такая игра, которая была популярна во времена моего детства. В землю вбивался высокий, метров на 3 столб. К его вершине привязывалась длинная веревка, у которой на конце закреплялся чулок, набитый ватой или ветошью. Вот этот чулок и назывался «Балдой». В игре участвовали две команды. Задача каждой команды было, как можно быстрее закрутить веревку с «Балдой» на столбе в сторону противника. Как только чулок касался столба, игра заканчивалась, и проигравший оказывался тот, в чью сторону была закручена веревка.
И так я нашел всю компанию на поляне- участке в четыре сотки, почему то ни занятом при застройке поселка. Участок порос зеленой травой и стал местом проведения досуга, как маленьких , так и достаточно взрослых ребят и девчат, проживающих на соседних улицах. И так братья близнецы Серега и Юрка , а так же Вадим, которого мы звали Вадька были на месте. Поздоровавшись с друзьями , я предложил им придумать занятие поинтересней , чем игра с веревкой и набитым тряпками чулком. Стали думать. Играть в прятки было рано, в салки наигрались вчера. Тут Вадька предложил поиграть в разведчиков. Мы стали придумывать правила игры. Выходило так: в игре участвовало две команды; одна - разведчики, другая - немецкие солдаты. Разведчики прятались в засаде, а немцы их должны найти. Затем обе команды менялись : разведчики становились солдатами врага , а немецкие солдаты –разведчиками. Так было справедливо.
После того, как мы отточили все нюансы, бросили жребий, кому быть разведчиками. Жребий стать разведчиками-героями пал на меня и Серегу. Это было здорово. Не очень то хотелось сразу становиться вражескими солдатами И так я и Сергей уединились для разработки тактики и стратегии, а « вражеские солдаты» в лице Юрки и Вадьки поплелись в дом близнецов, что бы не могли подсмотреть куда мы будем прятаться. Такой был уговор. И представьте себе, в таких случаях не было ни какого обмана, все было по честному. Не подглядывать, так не подглядывать.
Путем мозгового штурма мы с Серегой выработали и тактику и стратегию. Получалось следующее. Один из нас прятался куда-нибудь, так себе, не серьезно, что бы его могли быстро найти. А другой хоронился взаправду. Так что его сам черт бы не сыскал. Быстрая находка первого сразу притупила бы бдительность противника и в назначенное время , после тайного сигнала пойманного товарища, второй вылетал бы из укрытия и в атаку. Враг повержен, победа на стороне советских разведчиков. План превосходный, во всяком случае, нам так казалось. И так за работу, вперед.
Решено было, что прятаться не всерьез, будет Серега. Место для него было выбрано сразу. В старом сарае за забором, отделявшим нашу поляну от фруктового сада другого нашего товарища, который в это время отдыхал с родителями в деревне. Схоронить меня, « взаправду» было делом по труднее. Да и как тут можно найти не известное ни для кого место, когда для нас всех такого места практически не было. За последние год-два наша ватага излазила везде , где только можно было пролезть. Тут мы призадумались крепко. Нам предстояло найти такое место, которое было бы не только гиблое, в смысле отыскания, но и оригинальное, так сказать чуть ли не обухом по башке. Думали мы думали , а время шло и шло и уже скоро « немецкие ищейки» должны были выходить на поиски героев –разведчиков. А герои – разведчики оставались в приличном затруднении. Серега стоял на дороге, вернее на трубе, которая пролегала поперек дороги, что бы пропускать ручей, образовывавшийся после каждого дождя. Стоял и как то странно тюкал по ней , по трубе то есть своим ботинком. Я посмотрел на ботинок, потом на трубу и у меня родилась гениальная, не побоюсь этого слова, идея.
- А что если мне спрятаться в трубе,- почему-то шепотом сказал я.
-Чего?- не понял Серега.
- В трубе, под твоим ботинком. Я туда залезу, а ты приложишь к отверстию пару кирпичей, так чтобы меня не было видно.- стал я объяснять ему свою, я уже сказал какую, идею.
Сергей с серьезным видом посмотрел на трубу, почесал затылок.
- А это отличная мысль. Самое главное, что бы Вадька не допетрил. Он, честно признаться, башковитый малый. – заключил он многозначительно.
- Да кто может подумать, что в трубу можно залезть. Да и какой,,, - тут я запнулся и не стал развивать предложение дальше. Просто сказал , что об этом ни кто не догадается.
На том и порешили.
Придумали мы это конечно здорово- забраться в трубу. Но в действительности задача оказалось не из легких. Труба была узкая, и влез я в нее с трудом. А о том, что бы внезапно выскочить из нее, типа « всем стоять, руки в верх» и думать , как говориться «не моги». Но отступать было не куда , да и времени было в обрез. В общем засунули мы меня туда и кирпичиками заложили. Словом полный, «Аля натурель - замурованный в склепе». Оставив не большое отверстие для доступа воздуха, слава богу, что додумались до этого, Серега побежал прятаться в сарай. А тут и наши оппоненты заявились.
Прочесав близлежащие кусты, «вражеские солдаты», по какой то странной случайности поплелись в сторону того самого сарая, где засел Серега. Видно и вправду Вадька был не глуп, сразу расколол место первого бойца. Словом, война для Сергея закончилась быстро. Обрадованный таким быстрым успехом, противник стал утюжить все злачные места. Одно за другим. Но к удивлению Вадьки и Юрки и к великому удовольствию Сереги , меня они так и не находили. Ватага побрела в конец улицы, и я не стал различать их голоса. Как Вы помните , дело происходило приятным летним деньком. Так, что может быть замкнутая атмосфера трубы, подогретая ласковым солнышком или еще какая-нибудь причина побудила меня взять и уснуть. Сколько я проспал в трубе не винным сном ангела, я не знаю. Но время подошло не заметно к обеду и баба Стюра, вышедшая на улицу уже покрикивала по сторонам, что бы я шел обедать. Голос ее, сначала уверенный в скором моем отклике, постепенно становился все более волнительным и напряженным. Я конечно же в другой раз обязательно отозвался бы и побежал домой , но ни в этот. Не мог я отозваться, по одной простой причине. Я мирно спал в этой долбанной трубе ангельским сном. Тем временем голос бабы Стюры становился настойчивей и тревожней. Еще бы, не известно куда подевался внук, который по всем правилам должен был гулять где то рядом , в шаговой доступности. Тут ей на глаза попалась наша «троица».
- Юрка, Вадька, вы маво Витальку не видали, куда он мог задеваться? Кричу обедать, а он не отвечает – бабуля с надеждой подошла к ребятам.
- Не-е баб Стюр, сами не знаем куда делся , все обыскали, а его нет ни где- честно и откровенно ответил Юрка , не подразумевая ни чего такого, плохого.
Такой ответ ввел бабу Стюру сначала в ступор, потом в шок, а потом в тихую( в начале) истерику. Если уж закадычные друзья не знают, где ее внук, то уж у кого узнавать то?. Бабка завыла в голос и бросилась вдоль улицы , тормоша всех соседей, которые были в видимой досягаемости. Все отвечали, мол видели вроде пробегал, а куда потом делся не знают. Бегает где-нибудь с друзьями. Такие ответы бабулю не успокаивали, тем более, что друзья, как раз были рядом и без Витальки. Бедная баба Стюра, не переставая выкрикивать мое имя , побежала дальше.
Друзья-товарищи поняли, что ляпнули чего-то не то и быстро разбежались по домам. Баба Стюра методично проискав меня по всей улице и несколько раз протопав по злосчастной трубе ринулась к родителям близнецов, заподозрив, какой-то подвох с их стороны. Мать Сереги и Юрки собиралась на работу, когда испуганная бабуля вошла к ней в дом. Сбивчиво поведав о пропаже внука , она села на стоящий рядом стул убитая горем. Тетя Тоня, так звали маму братьев, подозвала сначала Юрку и крутя ему ухо стала расспрашивать куда я делся. Тот, моля о пощаде и сдерживая слезы, вопил, что знать ни чего не знает и ведать ни чего не ведает. Знали бы взрослые, каким правдивым, как никогда был, мой друг Юрка в этот раз. Ни чего от него не добившись, Тетя Тоня подозвала Серегу. Брат Серега был мальчик умненький. Предвидя неприятную процедуру отвинчивания дорогого для него уха, он рассказал всю историю , как на духу. Получив одобрительный подзатыльник матери и радуясь за целые уши, он побежал показывать тайное место. Баба Стюра, охая и причитая все известные ей молитвы, поспешила за ним.
Яркий сон, с геройскими подвигами советских разведчиков в тылу врага, где естественно я был главным героем, как то плавно улетучился и открыв глаза я услышал причитания бабки сопровождавшийся стуком откидываемых кирпичей. Серега трудился в поте лица. Возвращалась будничная действительность , исчезала героическая мечта снов. С будничной действительностью параллельно подступало неотвратимое наказание за убийственно тревожные минуты, пережитые бабой Стюрой. Извлеченный из своего добровольного заточения, я стоял обалдевший от такой быстрой смены сна и яви. Натерпевшаяся страхов бабуля отряхивая меня от пыли и ржавчины, одновременно охаживала мое заднее место противным и больно бьющим прутиком чудесным образом оказавшимся в ее руках. Видно спеша за Серегой, она не забыла сковырнуть с одного из многочисленных кустов подходящую для такого дела веточку. Правда экзекуция была не долгой. Немного успокоившись, что я жив и вроде бы здоров, она повела меня домой для дальнейших разборок. Тетя Тоня довольная, что все обошлось и на всякий случай, шлепнув Серегу под зад, поспешила на работу.
Я не буду пересказывать то , что выслушал от бабули идя к дому. Сопровождая меня и не забывая периодически напоминать мне о существовании прутика , она низвергала на меня все кары небесные, а так же упоминала о том , что я могу надолго забыть гулянье и игры с друзьями, всякие там сладости и другие удовольствия, правда какие она не говорила. На пороге дома нас встретил дед. Бабка все ему рассказала. И то, как она меня везде искала и , как я бессовестный такой упрятался в трубу на дороге, додумался ведь до такого безобразия, по трубам лазить. Перечислила все душевные боли и страхи, пережитые ей на старости лет из-за меня. Дед посмотрел на меня строгим взглядом и задал резонный вопрос, мол, за каким лешим я залез в эту трубу. Тут меня посетила слабая надежда, что дед поймет меня, как фронтовик «разведчика» и все от начала и до конца рассказал ему о нашей игре. Дед меня внимательно выслушал, хитро хмыкнув, когда я рассказывал про тактику и стратегию. Дослушав мой рассказ до конца он одобрил мою смекалку и находчивость в «боевой» обстановке. Да дедуля меня понял. Правда, всыпал мне ремня по первое число. Только после этого он сел обедать довольный, что во всем сам разобрался, что я цел и не вредим и что баба Стюра в конце концов, стала потихоньку успокаиваться. После того, как меня отмыли и переодели, я тоже сел за стол и с опустившими глазами стал наворачивать бабкины щи. Вечером я получил «свое» от родителей, только в этот раз без телесных наказаний, а так чисто морально. Ложась спать, я зарекся больше прятаться по трубам и тому подобным, не пригодным к играм местам. Затем перед самым сном, когда силуэты темной комнаты превращались из размытых предметов действительности в объекты будущего сна, у меня мелькнула мысль: «а все- таки, я здорово придумал про трубу, меня там таки и не нашли Вадька с Юркой». Затем мысли растворились в ночи, и я медленно переплыл в мир сновидений. Какими они был я уже не помню. Наверное, интересными. В детстве все сны бывают интересными. Потому что, там в нашем детстве все плохое забывается быстро, а хорошее помнится долго.
Прожив уже не один десяток лет, я вспоминаю этот эпизод своего детства, как яркое приключение, которое произошло со мной и с моими друзьями. Редко бывая в родном городе, я всякий раз, проходя с улицы Свердлова на улицу Горняцкую, вижу эту трубу, и каждый раз вспоминаю, как я был когда-то «разведчиком».