Пушкинские эпиграфы
1
По звонким скважинам пустого тростника…
«Муза»
Смастери свистульку мне на память,
вырежи из ветки молодой,
тальниковой, пахнущей грибами,
дягилем, осокой и водой.
Чтобы звуки плавали степные
по безбрежной зелени земли,
строчки б зарождались зазывные,
укреплялись духом и росли.
Пусть особо выльются наружу
из моей обветренной души
кольца дыма сладкого из ружей,
отгремевших в струях камышин.
И чтоб ветер по-над Обью плакал,
зверь лечился доброй тишиной,
я хочу, чтоб степь звенела злаком,
шмель гудел натянутой струной…
Смастери свистульку мне на память,
из талины вырежи весной,
выйду я из колка, как из бани,
с дудкой изумрудною, резной.
2
Отдайте мне метель и вьюгу
И зимний долгий мрак ночей.
«Весна, весна, пора любви…»
Пора в бега! Рога оленьи
поднять готовы серый день!
Снегами вспороты колени,
мечта – увидеть свою тень.
Пурга, открытая страница,
чистовиком летит в глаза…
В ней белой бабочкою мнится
резвушка рифма-егоза.
Под свист закрученного ветра
ездок уверенно ведёт
сквозь падеру и километры
хорея сдержанный полёт.
Как вдохновенное начало,
Звезда Полярная – горит,
хотя ни разу не встречала
на льду танцующих харит.
Лишь только севера кочевник
торит упорно путь в снегах
да Гончих Псов скрипит ошейник
в тех удивительных бегах.
3
Приди, как дальняя звезда…
«Заклинание»
Свети в пути,
морозная звезда,
оставь,
не упрекай меня
в бесснежье.
Ты всемогуща,
знаешь что отдать
на этом, белом,
или том прибрежье.
Ты не любима.
Новое тая,
вдруг высветишься
необычной гранью:
вот поворот ножа,
а вот тала –
поникла к долу,
выстелилась ланью.
Тепла нет от тебя.
Его не жду.
Но благодарен
свету глаз ионных,
не променяю я свою звезду
на тысячу других
в эфире звонном.
Не потому,
что ярче есть, теплей,
а то, что лёгкою
мечтой-снежинкой
летишь ко мне,
в объятие полей
и осыпаешь
серебром вершинки.
4
К подножию ль стены далёкого Китая…
«Поедем, я готов…»
Растворись навсегда –
среди песен осенних,
подошедших с дождями
весёлых ветров,
среди шёпота листьев
и гула селений,
среди доброго баса
глухих вечеров.
То вон дятел ударит
многоточьем в берёзу,
чей-то хрустнет
под тяжестью дня позвонок,
то в околке,
почуяв лисицы угрозу,
испугается д; смерти зайчик-пенёк.
Может быть, в этом плаче,
надрывном, последнем,
нужен голос и мой,
еле слышный в бору,
чтобы всласть насвистеться
дудой однолетней
и прибиться листочком
к чужому двору?
Чтобы также влететь
в этот хор незаметно,
как жулану в декабрь! –
захотелось и всё,
чтобы жить
бесконечно, беззлобно, безбедно,
как живёт на руках моих
строчка Басё…
5
Надо мной в лазури ясной
Светит звёздочка одна…
«Незавершенное…»
Полюблю
осеннюю остуду,
хруст стекла под пяткою своей.
Разобью
на озере посуду –
тысячи тарелок серых дней.
Это ли не счастье:
пить истому –
уходящей осени вино,
поклониться
берегу родному
и подумать о судьбе иной.
Может статься –
не видать Парижа,
Рио-де-Жанейро – не по мне,
вот Чаны да гривы как-то ближе,
еле видный колочек – во тьме,
тёплая дорога в чёрной ночи,
мерный бег усталых лошадей
да в заре далёкой –
рыси очи,
звёздочка весёлая
в бадье.
2006-2007
6
Чего тебе надобно, старче?
«Сказка о рыбаке и рыбке»
Брёл старик в лохмотьях серых,
чуть живёхонький, косой,
с удивительною верой
в свет отеческий, большой.
Не устал в пути качаться
на промокших камышах
и лениво возвращаться
к полустиранным вещам.
Вот дрова, ещё сырые,
надо их потормошить,
вымыть ноженьки Марии,
а Ивану – пим подшить.
У деревни – сбрызнуть крыши,
трубы вычистить, чувал,
пошуметь, чтоб внук услышал
и спокойно ночевал...
Брёл старик
в лохмотьях серых,
чуть живёхонький,
косой,
с удивительною верой
в свет отеческий,
большой…
1994