Да! Только тот, кто ночи страж,
И, в ком певец мятежной лиры,
Способен осознать всю блажь,
Всю суетность людского мира!
Так, сама Истина гласит, -
Все люди, в рабстве будней серых,
И, разве только, что их сны,
Тем интересны, что нет меры,
В том Мире, где закон иной,
Где блажь неясных сновидений,
Где только видимый покой,
Несет порой глас проведений…
Где правит всем незримый гений…
Вот потому, бессвязный толк,
Я изложу столь же без связи,
Конечно, в нем больше всего,
Сплетен о дьяволе, и казни,
Которую солдат свершил,
Когда злу голову срубил,
Всем видна - Сатаны личина,
Но, тут в законности причина,
Неясно для слепцов толпы,
К убийцам, или в лик святых?
Его сейчас соотнести…
Преступника, иль божью силу?
Его душа в себе таит…
Юристам протокол несли,
Юстиция все отклонила,
Им дела нет до головы…
Переполох той суеты,
Сплотил слепцов всех воедино,
Дьявол повержен, а грехи,
Стали возвышенной картиной,
Сменив все черные мазки,
На акварельные мотивы,
К чему ж, им отпускать грехи?!
Идя к священникам надменным,
Ведь побежден лик Сатаны,
А с ним, всяк грех их сокровенный,
Кричали в ярости попы,
Без околичностей взывая,
Что, Дьявол жив, без головы!
Свое обличье изменяя,
До одури… до хрипоты…
И, доказательством пугая,
По существу от головы,
Конечно, мало толку было,
Черного зеркала черты,
Несли клеймо, и злобы силу,
Вот только, с краю, у виска,
Печать соединял замок,
И, не было к нему ключа,
Что бы увидеть каждый смог,
Под первым будничным лицом,
В котором дьявол явно виден,
С которым на гравюрах он,
В своем обличьи, так бесстыден,
Набор торжественных гримас,
Как знать, какие б замечанья,
Открыли б все замки для вас,
И, сколько к ним ключей познанья?!
Среди, всеобщего разброда,
От неподвластной перемены,
Решили, было эту морду,
Доктору Галю, выслать в Вену,
Что б обнаружил муж науки,
Протуберанцы сатанизма,
Но, церковь взяла в свои руки,
Игру, и с этим тайным смыслом,
Череп исчез! Так, и сказали,
Но, добавляли вразнобой,
Как ночью Дьявола видали,
И, голову он нес с собой,
Да, дело темное, и свет,
В него пролить мог, тот священник,
Свершивший тайный свой обет,
Проклявший Вольнодумца, гений,
Вот только, и его уж нет,
Умер внезапно, от удара,
По крайне мере, слух такой…
Правда, миряне не видали,
Как погребен он был землей,
Яко бы, дни те, вынуждали,
Своей полуденной жарой,
Поторопить его покой,
Монахи, так всем объясняли.
И вот, коварны, но милы,
Гримасы Ифланда, Коцебу,
Очеловечены черты,
Бегущего от власти Неба,
А, Человек? – Спросите вы,
Отвечу, - дьявола играет,
В зыбкой эпохе, нам страшны,
И грех, и белизна святая,
И, Абсолютное, в умах,
Внушает ужаса волненье,
В нас, самобытность на коленях,
Триумф побед, и полный крах.
Да, это именно для нас!
Не выносим уж чистый смех,
Но, и серьезный чей-то глас,
Порой воспринимают в грех…
О, Время – шутовской наряд!
Заштопанный из ста лоскутьев,
И, каждый лицедей в нем рад,
Предаться Вечности, в минуте,
Всерьез восприняты шуты,
Средь рукоплещущей толпы,
В минутах этих короли,
Тем и милы, что сплошь в заплатах,
А, где глаза? – Спросите вы,
К чему они! Что б зреть горбатых?
И неказистых, мелких, злых,
Так что сдержите свой язык,
Убогих королей расплата,
Так же убога, как они,
Вы не ко времени, умны?
Для них, не велика утрата!
Вновь предаваясь размышленьям,
Я в нишу встал, где лик святого,
Скорбел, и не подвластно тленьям,
Хранил пророческое слово,
Статуя Криспина, недвижно,
Стояла за моей спиной,
В такой же серый плащ, как мой,
Был облачен здесь мастер мысли,
Вдруг, шорох оборвал покой,
И, две фигуры предо мной,
Зашевелились, чуть склоняясь,
Я замер, словно сам не свой,
Они почти что прислонялись,
Ко мне, обман не признавая,
Пред ней он на колени пал,
Она, в сомнение играя,
Руки, то вскинув, то ломая,
Все ж принимала карнавал,
И, я стоял, внимая речи,
В которых тот поднаторел,
Вещая, что любовь, как ветер,
Что верность в нем
сожгла предел,
Что статуя тому свидетель,
Стоять он будет так же здесь,
Как звезднопламенная взвесь,
Я ж, для себя внутри отметил, -
Не дурно, все пропел повеса,
Но все ж вульгарно, много текста…
В тот миг, во мне сатир проснулся,
Когда на плащ, тот кавалер,
Вдруг, руку положил, весь горд, и смел,
Я, встрепенулся!
Чем удивил слегка обоих,
Однако, не приняв всерьез,
Влюбленный клялся ей душою,
Летая, где-то среди грез,
Подумав, в миг моей забавы,
Что старый постамент осел,
И, равновесия удел,
Нарушен временем по праву,
Закона – вечен в мире тот,
Кто в нем, и вовсе не живет,
Для всех других, есть свой черед!
Но, я увлекся рифмой строк,
Когда герой наш разыграть,
Ролей с десяток уже смог,
Из драм новейших, и трагедий,
В свободе легких вдохновений,
Он, наконец, как Дон Жуан,
Произнести решил рифм слог,
Здесь им, закончив монолог,-
Да, пусть придет, сей серый камень,
Как, гость ужасный, к нам на ужин,
Если обман был между нами,
И, я кривил душой, за мужем!
Который бестолково слеп,
Но, я нарушу его склеп,
К тебе придя, лишь ночь в окно,
Приняв всю речь его,
Я, слушал…
Ее слова в ответ теперь,
В котором, сквозь больную душу,
Упоминался дом, и дверь…
Открыть, замок пустяшный, можно,
Секрет пружины зная, тайной,
Все шло к тому, что б час свиданья,
Назначить в полночь, осторожно,
Когда мотив иной у слова,
Когда час ужина ночного…
Да, я пришел! Немного раньше,
За полчаса до этой встречи,
Найдя дом, дверь открыл и, дальше,
По лестнице скользил, как ветер,
Бесшумной легкостью шагов,
Наверх, где зал, где свет чуть брезжит,
Еще не слышно пылких слов,
Лишь, чья-то тень внутри, трепещет,
За стеклами дверей сомкнутых,
Приблизившись к одной из них,
Увидел все, в одну минуту,
Рабочий стол, и ворох книг,
А рядом, крючась над листком,
Сидело существо в шлафроке,
Я усомнился тогда в том,
А, человек ли? Есть ли в вдохе,
Что вырывался из уст его,
Тень покаянья за перо,
Но, нет игрушка заводная,
Чертала смертный приговор,
Зарывшись в актах, созерцая,
Как опускается топор,
Решая, жизни смертной, спор.
Он сам, живой, здесь погребенный,
Приноровился тускло тлеть,
Все страстное на лбу холодном,
Уже успело умереть,
И, в канцелярской здесь гробнице,
Марионетку, видел я,
Вот, дрогнули незримо спицы,
И, эта блеклая рука,
Зашевелилась,… заскрипела…
Защелкав косточками пальцев,
Схватив перо, они умело,
Подряд, в восторге строгой фальши,
Три приговора предо мной,
- Не возражаю против казни,
Подписывали.… И, покой,
Не нарушался этой власти,
И, цепи мрачных размышлений,
Мой мозг сковали, словно вертеп,
И, тяжелы в них были звенья,
Да, предо мной, - машина смерти!
Какой же черный, над ней, гений,
Этой рукой, здесь суд вершит?
Лишь в стороне, вместо души,
Процессуальные законы,
Юстиниана, вздор лежит,
И, не слышны погибших стоны,
Но, видит Бог, что если б можно,
Дано мне б было выбирать,
Я, предпочел бы жребий бросить,
В стан грешников живых, опять,
Чем праведником грешных тлений,
Быть без порывов, и стремлений,
Как видно каждому судьба,
Готовит жизнь по заслугам,
Быть наблюдателем кому-то,
Кому-то совести не знать,
Кому-то роли исполнять,
В театре мелочном, и глупом!
Я, был сильнее поражен,
Когда увидел ту же маску…
Из воска сделано лицо
Его, и тело, и гримаса,
Чуть-чуть поодаль, перед ним,
Как будто мало одного,
И, смерть дала, тот лик двоим,
Что б показать их с двух сторон,
Или запутать, кто есть кто,
Но, главный у нее закон,
Равнять еще живых, под мертвых,
А, суть ее безличья в том,
Чего уж нет, что ею стерто,
Покрыто в склепах под крестом,
Иль только существует гордо.
И, тут вошла к нему она,
Что пред любовником играла,
И, про пружину объясняла,
Чему свидетель только, я.
Марионетка, оживился,
Снял шапочку, робко кладя,
- Ах, вы еще, мой друг не спите?
Дрожа, промолвила она,
- Ваш образ жизни все же странный,
Повсюду тайна, тень причуд,
Фантазии то там, то тут…
- Фантазии? – спросил он даму,-
Что вы имеете в виду?
Настаивать впрочем, не стану,
Но, я вас, что-то не пойму…
- А как же, может быть иначе,-
Продолжила в ответ она,-
Для вас, душа,- ничто не значит,
Для вас, трагедия – игра!
- Трагедии, хватает в жизни,
Ответил он,- Они, лишь значат,
Что Мир стал глух к духовной мысли,
Решая смертные задачи.
Не слышат стонов, чужих мук,
Вот, посмотрите, с этих рук,
Я, вам преподнесу подарок,
Всего лишь, казни три, в ваш вечер,
Да, невелик… но, и не жалок,
Отдам, когда зажгутся ваши свечи,
На День рожденья, как сюрприз,
Вы не довольны? Вот, каприз…
Вы не довольны! Подождите,
Ведь книги вы, такие чтите,
Читая их с восторгом чувств,
Я, вас развеселил чуть-чуть?
Прошу ответ не торопите.
- Что за эмоции у вас?!
Вскричала нервно незнакомка,-
О, мои нервы… кровь в висках…
И голос, зависая громко,
Уже советовал ему,
Идти на отдых, в сон могильный,
Он, вытирая пот на лбу,
Сочувствовал, что участились,
Ее припадки нервных срывов,
Что, он не знает их мотивов,
Однако на нее не злится,
Но, лишь заранее боится,
С тем, и ушел к себе он, в спальню,
Оставив незнакомку в зале,
Чуть позже, словно Марс, любовник,
К ней проскользнул, лишь чуть дыша,
Вновь дьявольская мысль, кровью,
В висках стучала у меня,
Выдать кокетку ее мужу,
Сейчас же, этой ночью, здесь,
Что б в «мертвом» лике… в этой «луже»…
Хоть на секунду, страсть прочесть,
И, что б в согласии закона,
Он, власть над ней установил,
И, хоть красавцем я не слыл,
Но, справедливою природой,
И, внешностью доволен был,
Она, сошла бы за Вулкана,
Правда, хромал, но гордость стана,
Во мне поддерживала план,
Жаль, что не знал про то, Вулкан,
А то бы, сеть свою мне дал,
Хоть, я прекрасно понимал,
Что сеть моя, - законы Истин,
И, с этой праведною мыслью,
Я, поспешил за Марсом в след,
Что бы нарушить клятвы бред.
Вначале разговор их шел,
О жизни… о манерах света…
Приличье не теснил позор,
Он, лишь злословил о поэтах,
Смеясь, над рифмой пылких строк,
К физиологии прибег,
Изображая нимф на небе,
Амуров шаловливых прелесть,
Как если бы словесный дым,
Составил ложа балдахин.
И, путь к нему уже игриво,
Он белым цветом устилал,
Но, розы были так фальшивы,
В том изобилии похвал,
И, в выкрутасах тех словесных,
Что, он двусмысленно «скакал»,
Меж их шипами, в этой песне!
Потом, он бросился в тот жар,
Который отвергал в начале,
И, поэтически звучали,
Слова, зажегшие пожар,
В духе теорий всех новейших,
Отбросив всякую мораль,
Он, двери шелком занавесил,
Поставив точку в этой песни,
Хоть впрочем, песню ту, не жаль!
И, осмотрев углы, и стены,
Мой Марс, готов к альковной сцене.
Тогда, в тот миг очнулся я,
Вскочив, на пьедестал в парадной,
И, затрубил в рог сторожа,
Застыв с ним, и согнав внезапно,
Обман поэзии с обоих,
Ведь мужа разбудил, тот звук,
Одновременно, сразу трое,
С дверей двух выбежали вдруг!
- Каменный гость! – любовник вскрикнул,
И, содрогнувшись, ниц упал,
Муж ничего не понимал,
Решив, что я не призрак зыбкий,
А, статуя, что заказал,
Он, в мастерской, совсем недавно,
Я же молчал, в величье славном,
- Ах, эта видно, Справедливость,
Проговорил чуть позже он,-
Какой сюрприз, скажи на милость,
Тебе в подарок!.. Я сражен!..
- Нет! Это ваше заблужденье,-
Не выдержав, я прорычал,
Та, Справедливость, что не тленна,
Лежит у скульптора сейчас,
Но, занять этот пьедестал,
Здесь при значительных событьях,
От поэтических начал,
И, при чувствительных всех мыслях,
Мне, голос сердца подсказал!
Конечно, срок мой ограничен,
Да, и пригодность не так вечна,
В сравненье с мраморным обличьем,
Статуи хладной, бессердечной,
С ней наравне мне не стоять,
Ведь я, бедняга мягкотелый,
И, лирик чувственно-несмелый,
Но, здесь, сейчас хочу я стать,
Каменным гостем правосудья,
Довольно! Слепо покрывать,
Всех жен своих, жестоким судьям.
В тот миг, упала, и она.
Чуть погодя, продолжил я,
- Ведь гость такой, всегда хорош,
Тем, что не требует тепла,
Он, судит – словно режет нож,
Живую свежесть, от гнилья,
Не согревается он зря,
Когда в других уже пожар…
Хозяина окутал жар.
- Как, здесь?! Пред взором у меня!
Ай, ай! Господи, что твориться!
Пролепетал, бедный супруг,
- Уже ль, немые говорите,
Гласом нарушили ваш слух?-
Спросив его, сказал я дальше,-
В эпоху легкомыслий всех,
Не следует блестящей фальшью,
Вершить безумия успех,
Что бы идти по трупам в марше,
И, черта рисовать на стенке,
Как наши свецкие друзья,
Которые по низкой мерке,
Неосторожность вашу чтя,
Этот запрет спешат нарушить,
И, завести вас в дебри, грез,
Что б выглядеть пред малодушьем,
Героями холодных звезд,
Хотя бы с одного лишь бока,
Храня, в другом – печать порока!
Сегодня одного из них,
Поймал на слове клятвы, я,
Восторжен был его так стих,
И, обольщения строка,
Таила низменную лесть,
Ее, ввергая в тайный блуд,
И, вот без промедленья здесь,
Вершу, я над пороком суд,
Хоть, и положено мне быть,
В качестве Криспина Святого,
Лишь на базаре, что б хранить,
Холодной Истины оковы,
- Как же осмыслить ваше слово?-
Супруг, испуганно спросил,-
Она, теперь любит другого?!
Я, не могу понять… нет сил…
Ведь это, все же не порядок…
- Мой друг, плод зла везде, так сладок!
Что ж вас измена так коробит?
Коль не было любви, и нет!
Как червь зловонный, мысль гложет?
Что, скажут люди, пройдя в след?
О, да! Судачить, мы умеем,
О золотых рогах других,
Нам грех чужой, как кость для зверя,
И, нету дела до своих…
Признайтесь, рады, когда поп,
Вам говорит,- Грех, искуплен!
Спаситель на распятье смог,
За всех страдать, любой прощен!!!
Какой обман, и лицемерье,
Под плащаницей прятать срам,
Спаситель, лишь открыл нам двери,
И, лик у пастыря, стадам!
А, мы уж вольно возомнили,
Что нам даны на все права,
Нас – оправдали! Нас – простили!
И, жизнь стала, как игра!
Во всем притворство, и расчет,
В словах лишь ханжества наука,
И, каждый свою правду, врет,
И, самая большая мука,-
Не смерть! А, будничная скука!
Остаться одному с собой,
Послушать мысли осужденья,
И, крест нести, как нес святой,
И, за себя просить прощенья,
Что нам, страдания чужие?
Лишь камни жалости в душе,
Ведь мы же, даже не постигли,
Греха распятья на кресте!..
А уж, кричим, бросая шляпы,
О том, что дьявол обезглавлен!
Как в диких джунглях, обезьяны,
Визжат, если питон удавлен!
Нам не понять,
что движет Миром?
Не осознать, всех наших дел,
За кровожадным этим пиром,
Не каждый видит зла прицел!
Так лучше смейтесь, наблюдая,
Как мелят власти жернова,
Всех безымянно, не взирая,
Чья подвернулась голова…
А там глядишь, и не до смеха,
Уж вертел, прямо над тобой,
И, лишь одна тогда утеха,
Что умираешь, как герой…
Марионетка, отвечала,
Отвешивая мне поклон,
- Я, слышал ереси не мало,
Зачем мне, правда!? Пошел вон!
И я, взмахнув плаща крылом,
Метая молнии из глаз,
Услышал позади, лишь стон,
Да, оправданья пару фраз…