НЕУЖЕЛИ ЭТО БЫЛО?
(рассказ моей мамы Поповой Натальи Алексеевны)
Это был ужас! Как страшный сон!.. Прошло более половины века, а забыть невозможно. Неужели это было?! Да, было, когда фашисты пытались войти в Воронеж.
Накануне я с матерью и грудным ребенком вернулась из эвакуации домой в Воронеж, на левый берег. Дом наш был разбит. Пришлось остановиться у тети. Двоюродный брат обещал после работы съездить на железнодорожный вокзал за моими небольшими вещами. Отец мой, брат и муж были с первых дней войны на фронте.
Утро. Солнце ласково светит. Тишина. Словно нет никакой войны. Даже подумалось: а может, она приснилась? Но траншеи, противотанковые заграждения, окна в белых крест-накрест полосках говорили – идёт война! И… сердце защемило…
Но что это? Люди бегают, волнуются.… Подошла. Люди из соседнего села говорят: «У нас немцы!» Быть этого не может! Но вот беженцы из других сел тоже кричат: «Немцы! Немцы!» – и бегут.
А погода – чудесная! Солнышко теплое, ласковое. Какие немцы? Откуда? Конечно, паника.
Взяла ребенка и решила сходить в военкомат. Уточнить. Если правда – попросить литер воинский и снова эвакуироваться. В военкомате сказали: «Не стыдно? Жена офицера, а верите слухам», – но литер все же выдали.
Не успела отойти от военкомата, как завыла сирена. Потом послышался характерный гул моторов. Били зенитки. Все это, на фоне такого доброго солнца, было неправдоподобно. Моё оцепенение прервал близко разорвавшийся снаряд. Я добежала до траншеи и скатилась туда. По дну текла вода. Надо было бежать домой, который был недалеко, в 15 минут ходьбы. Там, ведь, волновались. Но… кругом выло, ревело, рвалось. Траншея наполнялась водой. Вот мне уже по колено, по пояс… Трудно держать ребенка на поднятых руках. Мне помогли выбраться.
Добиралась я домой более часа. Земля под ногами вздрагивала и дрожала. Как живая! Горел железнодорожный вокзал, горели дома. Дым, гарь, пыль застилали солнце. Бежали люди. Их крики глохли в шуме взрывов и реве моторов…
Это было что-то неописуемое. Растерянные мы стояли в квартире, не зная, что делать. Прибежал двоюродный брат (он и тетя должны были эвакуироваться с заводом), крикнул: «Скорее! Может быть, еще успеем!» Но тут так рвануло, что нас отбросило в противоположную сторону от окон, и мы с ужасом увидели (слушать мы уже не могли: уши заложило), как стена скривилась и стала оседать. В проеме стены было видно, как оседают и рушатся соседние дома. Без звука, как в немом кино.
С трудом открыв заклиненную дверь на лестничную клетку, стали спускаться в подвал, где уже было много народу. Все молчали. Дети не плакали и только телом мы чувствовали их дрожь и стон земли. Чувство времени потеряли. Помню, как вбежал сол-дат, крикнул: «Уходите! Дом сейчас рухнет!» – и скрылся. Начали выходить, но… тут же возвращались обратно. Там был ад!! Не было видно ни земли, ни неба. Пыль, дым, огонь. Все смешалось и ревело. Земля и небо дрались друг с другом. Снова вбежал солдат, возможно другой, и крикнул: «Уходите немедленно!» Мы вышли. Держась дуг за друга, нырнули в эту страшную круговерть и, как слепые, наталкиваясь на машины, на лежащих (живых и мертвых), на бегущих людей, пошли, не зная куда.
Сколько шли, не знаю, но, когда перешли железнодорожный переезд, оказалось, что идем в сторону села Бабяково. Нас обгоняли перегруженные машины с ранеными бойцами и беженцами. По дорогам тоже шли раненые… Колоннами. Как после демонстрации расходятся – нестройно, но много…
Запомнился такой случай. Идет солдат, бледный, как смерть, и глаза у него, как мертвые. Правая рука перебита, торчит кость, а крови нет. Как солдату помочь? На руках у меня – грудной ребенок, тащу за руку больную мать, которая просит: «Брось меня! Уходи скорее с ребенком! Я все равно не дойду!» Солдат вдруг падает, как подкошенный. Умер!..
Нуждающихся в помощи было огромное количество, а помощников рядом не было.
Прошли немного. Лежит убитая женщина, а по ней младенец ползает и кричит взахлеб: «Ма-ма-а!» Спрятать бы его. А куда? Кругом степь. Посидели рядом молча. Слезы от ужаса высохли.
Опять летит самолет. Очень низко. Бреющим. Крича гадости на ломанном русском языке, фашисты расстреливают мирное население: детей, женщин, стариков. Убили и ребенка. Все, оставшиеся в живых, уже не прятались от пуль и бомб. Устали бояться. Молча дошли до пшеничного поля и легли вверх лицом. А в небе – как стаи птиц, вражеские самолеты.
Полдень. Жара. В горле пересохло, а воды нет. Ноги опухли, поранены. Одежда в пыли и порвана. Подняться нет сил, но надо идти. Как можно скорее и подальше.
Приближался вечер. Нас становилось все меньше и меньше. Увидели село и стадо коров, бродивших, по-видимому, без пастуха. Снова – самолет. Взрыв сброшенной бомбы на это стадо. Коровы, страшно мыча, бегут и падают с распоротыми брюхами, сломанными ногами.… Нет, этого ужаса не предать! Вражеский бомбардировщик, удирая от преследования, сбрасывал бомбы. Улетел.
Господи! Глоток бы воды. У кювета собрался народ. Что-то роют на его дне. Нет, не вода это, а влажная грязь. Беру, кладу в угол пеленки и сую в рот ребенку. Идем дальше.
Вечер. Садится солнце. Сели и мы отдохнуть. Было это в тридцати километрах от Воронежа. Гул и взрывы были слышны, но уже приглушенно. Земля дрожала, но мы уже не дрожали: так выбились из сил, что хотелось только пить и забыться. Хотя бы на миг! Всего на один миг! Но… снова туча самолетов. Откуда их так много?! Снова – взрывы, стоны, крики. Снова – кровь!..
Раненых подобрала трудовая колония. Она эвакуировалась на прицепе тракторов. Убитые остались лежать. Мы снова пошли. Сколько надо было сил и напряжения людям, измученным физически и душевно, чтобы идти дальше?!.. Господи! Да неужели это было?
Смеркалось. Мы подошли к какому-то большому холму. Изнеможенные люди опускались на землю. Одни тихо плакали, другие рыдали о потери близких, многие молчали.… А дети? Наши дети как будто перестали быть детьми, сразу повзрослев от ужаса войны.
Ночь. Похолодало. Многие не успели захватить с собой ни одежды, ни еды. Костры жечь нельзя: светомаскировка. Спали или дремали, прижавшись друг к другу. Но ночь не принесла отдыха. Какой-то гад влез на холм и пустил условную ракету, на которую прилетел самолет и сбросил бомбы. Что было!!.. Вспомнить страшно. В темноте, разбегаясь в разные стороны, люди давили друг друга...
На рассвете представилась страшная картина – мертвых было больше, чем живых. Надо было уходить, пока не взошло солнце. Но где взять силы? И тут я вспомнила молодую женщину в подвале с тремя детьми: на руках новорожденный, а по бокам держатся за подол еще двое маленьких. Она стояла молча, прижавшись к стене, так как уйти не могла. Ее звали, но она осталась там, погребенная потом под рухнувшим домом.
Взошло солнце. Начинался второй день, который был по-своему тоже страшен. Но самый страшный был тот, прошедший. Страшный сон наяву.
В переводе на болгарский язык Юлианой Доневой
НИМА ТОВА Е БИЛО?!
/От името на майка ми - Наталия Алексиева Попова/
Превод на Български: ЮЛИЯНА ДОНЕВА
http://www.stihi.ru/2013/06/19/2653
Беше ужасно! Като страшен сън! Минало е повече от половин век, а е невъзможно да се забрави.Нима това е било?! Да, било е, когато фашистите се опитали да влязат във Воронеж.
Предния ден, ние с майка ми и кърмачето се върнахме от евакуацията вкъщи във Воронеж, на левия бряг. Къщата ни беше разбита. Налагаше се да отседнем у лелини. Братовчед ми обеща след работа да отиде с влака за малкото мои вещи. Баща ми, брат ми и съпругът ми бяха за първи ден на фронта..
Утро. Слънцето отново свети. Тишина. Все едно няма война. Даже си помислих: „ А може и да ми се е присънило? “Но траншеите, противотанковите заграждения, прозорците с кръстосани летви блестящо подсказваха – иде война! ... И сърцето ми се сви...
Но какво е това?... Хората бягат разтревожени... Дошла е. Хората от съседните села говорят - дошли са немци. Не може да бъде! Но ето, придошлите от други села крещят същото : немци, немци! - и бягат.
А природата – прекрасна. Ласкаво, топло слънце. Какви немци? От къде? Настана паника.
Взех детето и реших да отида във военния комисариат за да разбера. И ако е истина, да помоля да ми отпуснат карта да се евакуирам отново. А военния комисар ми каза: „Не ви ли е срам? Жена на офицер, а вярвате в слухове. А карта все пак й дали.
Не успяла да се върне от комисариата когато сирените завили, а после се дочуло характерния рев на мотор. Били са зенитчици. Всичко това, на фона на хубавото слънце , изглеждало неправдоподобно.
Вцепенението ми беше прекъснатоот наблизо избухнал снаряд. Аз побягнах и се скрих под траншеята, където на дъното течеше вода. Трябваше да прибягам до домът ми, който не беше далеч, на петнадесет минути пеша.Там както казах, вълнения.Но...наоколо вие, реве та се къса. Траншеята се напълни с вода. Ето че ми стигна до коленете, до кръста . Трудно придържах детето с вдигнати ръце. Помогнаха ми и се пребрах.
Добрах се до къщи след много часове. Земята под краката ми трепереше, тресеше се, като жива. Гореше железопътния влак, горяха къщите. Дим, сгур, жар, закриваха слънцето. Хората бягаха. Виковите им глъхнеха от шума на взривовете и рева на моторите....
Беше неуписуемо. Объркани, ние стояхме в квартирата и не знаехме какво да правим. Притича братовчед ми / той и леля трябваше да ни евакуират със завода/ и извика:“ Бързо! Може би ще успеем!“ Но то така тресеше, че ни отхвърли в противоположната страна на прозореца и ние с ужас видяхме / да чуем , вече не беше възможно ,ушите ни бяха заглъхнали/, как стената се изкриви и започна да се сляга. От процепа на стената се виждаше как си слягат и рушат съседните къщи. Без звук, като в нямо кино.
С труд открихме заключената врата на стълбищната клетка и и взехме да слизаме в мазето. където вече имаше много народ. Всички мълчаха. Децата не плачеха и само с телата си чувствахме как земята трепти и стене. Изгубихме чувството за време. . . Помня как един войник притича и завика: “Излизайте! Къщата сега ще рухне!“ - и се скри. Понечихме да излезем, но тутакси се върнахме обратно.Там беше ад!!! Не се виждаха ни земя, ни небе. Прах, дим и огън. Всичко се смесваше и ревеше.Земята и небето се разкъсваха едни други.Отново притича войник, може би друг и изкрещя: „ Излизайте веднага! „ Излязохме. Държейки се един за друг, гмурнахме се в този страшен кръговрат и като слепи се натъкнахме на машини, на лежащи /живи и мъртви/, на тичащи хора , дошли незнайно откъде.
Колко сме вървяли незнам, но когато преминахме железопътния подлез, се оказа, че сме в района на село Бабяково. Изпреварили ни бяха претъпканите с ранени бойци и бежанци, машини . По пътя също вървяха ранени....Колонии... Както после ходеха на демонстрациите - нестройно но много.
Запомнила съм такъв случай: Дойде войник, блед, като смъртник с очи като на мъртвец. Цялата му ръка премазана, костта стърчи, а кръв няма. Как да помогнем на войника! На ръцете ми, дете кърмаче За другата ми ръка болната ми майка, която ми се моли: „Остави ме, върви бързо с детето! Аз така и така, не мога да вървя.“ Войника изведнъж падна като подкосен. Умря!..
Нуждаещите се от помощ бяха в огромно количество, а помагащи рядко се намираха. Малко дойдоха. Лежи убита жена, а до нея момченце пълзи и вика за хляб.-“ Мамооо!“ Питам го от къде си, а то сочи около степта. Поседяхме заедно мълчешком. От ужаса, сълзите ни бяха пресъхнали.
Отново лети самолет. Много низко. Бръсне. Крещя гадости на развален руски език, фашистите разстрелват мирното население: Деца, жени старци . Убиват и деца. Останалите живи вече не се криеха от куршумите и бомбите. Престанаха да се боят. Мълчешком стигнахме до пшеничните пниви и легнахме по лице. А в небето стоят като птици , вражеските самолети.
Пладне. Жега... Гърлата ни пресъхнали, а вода няма. Краката ни са подпухнали, разранени. Дрехите ни прашни, изпокъсани. Нямаме сила да се вдигнем, но трябва да тръгваме. Колкото се може по бързо и по надалеч. Наближаваше вечер.Оставаше ни все по малко и по малко. Видяхме село и стадо крави. Кравите страшно мучаха, бягаха и падаха с разпорени търбуси, със счупени крайници. . . Не, този ужас не може да се предаде. Вражески бонбандировачи, офейкали от преследването, хвърляха бомби. Излетяваха.
Господи! Да имаше глътка вода! В канавката се е насъбрал народ. Като, че се нароиха този ден. Не, това не бе вода, а тиня. Пазя багажа в ъгъла а с пеленките запушвам устата на детето. Стигнахме далеч.
Вечер.Слънцето захожда.Седнахме и ние да отдъхнем. Това бе на тридесет километра от Воронеж. Куршуми и взривове се чуваха, но вече по приглушено. Земята се тресеше, но ние не треперехме вече. Така бяхме останали без сили, че ни се искаше само да заспим и да забравим. На мига, ако можеше. Всички на един миг. Но...отново профуча самолет. Откъде толкова много!? Отново взривове, стонове, викове. Отново кръв!...
Ранените подбра трудова колония. Евакуираше ги на ремаркето на трактора. Убитите останаха да лежа. Ние отново потеглихме. Колко трябва да са силите и напрежението на хората измъчени физически и душевно, за да стигнат далеч!? Господи! Възможно ли е това да е било?
Стъмни се. Бяхме преминали някакъв не голях хълм. Изнемощели, хората се отпуснаха на земята. Едни плачеха тихо, други ридаеха за загуба на близки, повечето мълчаха....А децата? Нашитедеца като, че престанаха вече да бъдат деца. Изведнъж станаха възрастни. От ужасната война.
Нощ. Позахладя. Много не бяха успели да вземат със себе си ни дрехи, ни храна. Конопа изгорял, не става. Светомаскировка. Спяхме ли, дрямахме ли, сгушени един в друг! Но нощта не ни позволи да отдъхнем . Някакъв гад влезе на хълма и пусна условно ракета на която прелетя самолет и хвърли бомба. Какво беше? Страшно ми е да си припомня. Разбягахме се в тъмното на разни страни Хората се бутаха един друг..
На разсъмване ни се представи страшна картина – мъртвите бяха повече отколкото живите. Трябваше да тръгваме, докато не е изгряло слънцето. Но откъде сили? Тук си спомням младата жена в зимника с трите деца. На ръце новороденото, а до нея се държат за полата й още две малки. Тя мълчаливо стоеше сгушена до стената, защото не мажеше да ходи. Викаха я, но тя остана там, погребана под руините.
Слънцето изгря. Започваше вторият ден, който беше също по своему страшен. Но най страшното беше преминало. Страшен сън, на яве.