Теперь вот, разъезжая, всё чаще вспоминаю,
Как радовался прежде открытью новых мест,
Какой-нибудь деревне, которой я не знаю,
Как привлекало всё в дни юности окрест.
Каким тогда весельем душа моя играла!
До впечатлений жадный выхватывал всё взгляд –
Будь это просто дом, каких везде не мало –
Вставал вдруг необычным… Как был тому я рад!
Ничто не ускользало от свежего вниманья.
К примеру скажем, купол над белою, как снег
Новёхонькой церквушкой возникшей, как сиянье-
Ужель то не заметно для остальных для всех?
Случившийся прохожий пречудно разодетый-
Невиданный дотоль какой на нём сюртук!
А ящики с гвоздями! Московские кофекты,
Что горами в витрине и рядом мыло вдруг…
Пехотный офицер идёт по тротуару.
Откуда занесло его в уездный городок?
А вот купец на дрожках с купчихою на пару…
Я в мыслях уносился за ними, сколько мог…
Уездный ли чиновник, пройди он только мимо,
Сейчас же вызывал раздумий полный ряд:
Чего не терпит он и что могло быть мило?
Куда теперь идёт? Чему в сей жизни рад?
Быть может, в гости к брату или спешит на ужин,
К примеру, к своей матушке, с семьёю посидеть.
О чём-то побеседовать, сказать или послушать…
Как солнышко садится всем вместе поглядеть…
К деревне подъезжая помещика какого,
Внимательно разглядывал и церковь и сады,
Выискивая взглядом дом барский, думал снова:
Каков тот из себя? Худой? Без бороды?
И что его семья? Кто: сыновья иль дочки,
Чей чистый звонкий смех бубенчиком звенит?
А самая меньшая, поменьше всех росточком,
Красивей всех, конечно! Как солнышко в зенит!
Прошли года… насколько теперь уж равнодушно
Я подъезжаю к новым каким-то деревням.
Лишь пошлость отмечаю, взглянувши на наружность
В любое время года и по часам и дням…
Взор охлаждённый мой уж ничего не ищет…
Лишь бесприютность вижу средь стылости дорог…
Ни в чём уже для смеха не нахожу я пищи…
Молчат давно уста, забыт восторга слог…
Покамест Чичиков над прозвищем смеялся,
Что Плюшкину приклеили когда-то мужики,
Сам не заметил как в селенье оказался:
Дома стоят во множестве, проулки широки…
Всё же совсем отвлечься ему не получилось,
Поскольку тут же, сразу почувствовал толчок
От мостовой бревенчатой, что посчитать за милость
Булыжник городской уже бесспорно мог!
Все брёвна этой гати, как клавиши рояля,
То вверх, то вниз вздымались под тяжестью колёс…
И лошади пугались, глаза тревожно пяля,
Без понуканий шли, возок наперекос…
Но ездокам сложнее бесспорно и конечно:
Не поберёгся как-то и шишку получил…
Когда ж повёл себя совсем уже беспечно-
Язык и аж до вскрика, пребольно прикусил…
Взглянув по сторонам, немедленно заметил
На всех строеньях здесь, как ветхости налёт:
Худые вовсе крыши он сразу же отметил.
А на иных и вовсе один лишь обрешёт…
Конёк торчит вверху и голые стропила,
Торчащие, как рёбра… не крыша, а скелет…
Содрали кровлю сами? Не до неё, что ль, было?
Какой-то, может, третий на это есть ответ?
Как в русской поговорке: в дожди избы не кроют,
А в вёдро зачем крыть? И так не потечёт…
В кабак спешат скорей, иль клады где-то роют?
Иль по большим дорогам кого-то в оборот?
Окошки без стекол в избёнках сплошь, на вовсе…
Заткнуты где тряпьём, а где-то зипуном…
Балкончики под крышей висят на перекосе,
Черным-черны… уснули, похоже, мёртвым сном…
По из-за изб тянулись валами клади хлеба,
Лежавшие рядами и долго, знать, давно…
Похожи цветом стали на пасмурное небо…
Никто не озаботился… ужели всё равно?
По верху вала-гребня трава повырастала,
С боков его кустарник понацеплялся, врос…
Господский, видно, хлеб… но почему навалом?
С чего бы оно так? Стучал в висках вопрос…
Дорога между кладями туда-сюда виляла.
На воздухе на чистом, то там, а то вот тут
Две небольших церквухи, что для села не мало,
Одна подле другой… Казалось, что-то ждут…
Та, что была из дерева, постарше – опустела…
Другая же из камня и стены в жёлтый цвет…
Потрескаться и эта когда-то вся успела…
Пригляду и за ними как видно тоже нет…
Господский дом частями к обзору появлялся.
Увидеть его полностью мешало всякий раз
То то, а то вдруг это… Он словно упирался,
Как вовсе не хотел объектом стать для глаз…
Чтоб до него добраться приезжим приходилось
Насквозь село проехать, изрядно покружив.
И там, где цепь крестьянских избушек расходилась,
Он представал пред взглядом не мёртв, но еле жив…
Измученным и дряхлым смотрелся инвалидом
Сей очень странный замок. Пропорции чудны:
Растянут непомерно, длиной пугающ, видом.
Изломанная изгородь, проломы сплошь видны…
В один этаж местами и тут же в два построен.
На тёмной совсем крыше, что старость берегла
Не ровно одинаково, был бельведер пристроен.
Ах, нет! Два бельведера – второй вблизи угла…
В них общее одно – от ветхости шатались,
Смотрели друг на друга и излучали жаль…
Без покрывавшей краски давно уже остались.
Забытие и старость лежит на них, как шаль…
А стены всего дома ощеливали всюду
Решётку штукатурную, терпя от непогод…
Открыты два окна, другие отовсюду
Забиты-заколочены… давно... не первый год…
Открытые же два подслеповаты как-то
И на одном из них приклеен явно был
Из сахарной бумаги защитною заплатой
Неровный треугольник – раскол загородил…
Обширный старый сад, заброшенный, заросший
Тянулся сзади дома, сбегая за поля.
Немало освежал весь этот мир заглохший,
Вполне был живописен для мыслей, взглядов для…
Зелёными нарядными, как будто облаками,
На горизонт ложились деревьев купола.
Неправильность их форм, не вязанных руками,
Свободою дышала и в трепетность плыла…
Из мрамора колонной смотрелся ствол берёзы,
Лишившийся верхушки в одну из прошлых гроз,
Сияюще-огромной! Росинки, словно слёзы…
Повержен грубой силой беспомощный колосс…
Излом остроконечный заместо капители
Оканчивался кверху темнеющим пятном,
Как будто злые силы колпак какой надели
Иль птица чёрный ворон… иль вместе: два в одном…
И, кроме всего прочего, как будто было мало,
Лишавший силы хмель взбирался по стволу,
Внизу оплетший всё, что на дороге встало,
Всю молодую поросль: рябинник, бузину…
Достигнув середины, он космами спускался
Не оттого, что силы не достаёт наверх,
А потому едино, что оплести старался
Стоящие здесь рядом деревья, то есть всех!
Кто в том ему помощник? Ветер, качавший крючья,
Не знавший и не ведавший, что тем творится зло…
Едва соприкоснувшись, вцеплялся крепко в сучья
Случившейся близ «жертвы»… такое ремесло…
В разрывах дикой чащи, где свет раздвинул ветки,
Возможно ещё было примерно рассмотреть
Бежавшую дорожку к обрушенной беседке
И дряхлой ивы ствол уже познавший смерть…
Густой седой чапыжник, который, как щетиной
Топорщил свои листья, чем больше множил глушь…
Печалью, удрученьем «дышала» вся картина.
Заброшенность и дикость, безжизненности сушь…
И вдруг, словно причуда иль прихоть Проведенья –
Молоденького клёна пробившийся побег!
Доверчивость, наивность – подарок наблюденья!
Казалось, что смеётся! Казалось, слышен смех!
Под лист его зелёный пробрался лучик солнца
Бог весть каким бы образом и задержался там,
Что превратило лист в прозрачное оконце,
Сияющее светом, надеждой тем местам!
Чуть дальше, в стороне, на самом краю сада,
Виднелся ряд осин, венчая окоём,
Которые вздымали на трепетных для взгляда
Своих вершинах гнёзда, огромные причём…
Всё вместе – хорошо! Как сплетено нарочно!
Природа и искусство, художник и резец…
Нельзя разъединить, что совершенно точно,
Переплелось в едино биением сердец!
В нарушенном порядке и правильности граней
Возникло совершенство, душевность, теплота!
И важен каждый вздох и тут никто не «крайний»,
Из хаоса как будто явилась красота!
Последний поворот. Герой наш перед домом,
Который так, в упор, ещё печальней был…
Скрипевшие ворота гостей встречали стоном,
Что петли нужно смазывать хозяин позабыл…
Взбегающая плесень строения покрыла,
Которые во множестве здесь наполняли двор,
Стареющее дерево всё сплошняком укрыла,
Не уберёгся даже разрушенный забор…
Количество построек о том уже вещало,
Что раньше здесь хозяйство обширное велось,
Потом пришло в упадок, с чего-то обветшало…
Теперь глядело пасмурно - другого не ждалось…
Ничто не оживляло унылую картину:
Нет никаких хлопот ни в доме, ни вокруг,
Не открывались двери, не слышно и скотину…
Лишь главные ворота открыты были вдруг
И то лишь потому, что въехала телега
Покрытая рогожей, а следом шёл мужик…
Ни голосов, ни криков, ни плача и ни смеха…
Как вымершее место – нет никого в живых…
*