К.Р.
Так стонут провода
незримого накала.
Ты помнишь, как беда
нас ночью окликала?
Ты помнишь – прядь волос
струилась по ключице?
Вот нам и довелось
доподлинно – случиться.
Не мужество ли - риск
реальности? Пригубим?
Риск площадных актрис,
цыганок, бьющих в бубен
на всех просторах тьмы –
мне ведом и оплачен.
Но этот посох: «мы» –
сухой, старинный, зрячий,
один сулящий путь -
что это, дар иль вызов?
Ведь только лишь рискнуть -
и вверх со всех карнизов
ночных, слепых - на свет
обрушиться. Так значит,
уже развилок нет?
Уже нельзя иначе?
Так – в жизнь, прикрывши дверь
от всех смертельных истин?
Но ночь тайком, как зверь
из комнаты на пристань
вновь прокрадется: нам
не суждено – в объемах.
В объятьях по утрам
и у судьбы – в обоймах,
к ней вечно на постой
стучимся без усердья.
Мы – вечный, холостой
бесплодный выстрел в сердце.
Вот так и я к тебе
ласкаюсь, словно ветер.
Ты разгадал теперь,
что нет меня на свете?
Я – вольная стрела,
сбежавшая из тира,
Когда-то я могла
выигрывать у мира.
Теперь скажу: «не верь»
И прошепчу: «останься»
Ночь прокралась, как зверь
вдоль пригородных станций.
Так – в смерть, прикрывши дверь
от всех земных нотаций.
Жизнь прокралась, как зверь,
вдоль пригородных станций.
Но – слушай. Не перечь.
Еще взорвется зумер.
Разгон подобных встреч
никем не предсказуем.
Сегодня – под откос,
А завтра – в поднебесье.
А завтра – во весь рост.
А завтра – сколь ни бейся,
не заболтаешь кровь,
мигренью не подменишь
тоску, случайный кров
покинуть не помедлишь.
Мой вечный! Уходя,
не уходи. Послушай:
вот формула дождя,
сбежавшего по лужам.
Вот формула весны
у смерти под стопою.
И вечной новизны.
и нас, и нас с тобою:
забвеньем, как песком
засыпет вечный город.
И будет жизнь мыском
копаться в нашем горе,
ероша черепки
и празднуя победу.
И будут так крепки
запреты и обеты!
Всё будет как и встарь
в цепях, в чехлах, в корсете.
Каким далеким стал
на стершейся кассете
сквозного бытия
твой голос! Звездной корью
переболев, и я
пущу земные корни.
Ни взглядом, ни строкой
не обойду приличий –
ни птицей, ни рекой
меня ты не накличешь.
И даже моя тень
уважит сей обычай.
Но слушай: будет день –
обычней всех обычных,
когда (усмешка – с уст.
и век, как миг – галопом!)
я так к тебе рванусь,
что жилы мира – лопнут.