Уже в пределах получаса —
никак не дальше полуслова —
вдруг перестанет получаться
до онеменья, до озноба.
И злоба — яблочком раздора
нальётся сладко. И с восторгом
последний дар моей Изоры
непредсказуемо исторгнут.
Над преисподней благородства
сияют два ствола Лепажа:
один из них не промахнётся,
другой — отчаянно промажет.
На проводах тоски скворечной
(такой, что не сыграет Гилельс)
весь безответный, но извечный
вопрос: Куда вы удалились?
Неприхотливые царицы
воздвигли нам свои колени —
им воспоётся, востолпится
тупой толпой столпотворений.
Но чей-то голос безучастный
(уже в пределах полуслова —
уже не дальше получаса)
нам что-то возбубнит сурово.
Как беззащитен этот воин
в своих проржавленных доспехах!
Глас вопиющего удвоен —
не обольщайся: это эхо.
На остановке полуночной
такая неземная темень,
что нет ни главной, ни побочной,
ни просто мало-мальской темы.
Какие глупые просторы
открыты тем, кто ищет выход.
Стволы Лепажа, дар Изоры:
навылет ранен —
мёртв навыдох.