Ошибка? Да. Но оправданье? Нет -
и осень в мареве депрессии.
Ведь сорок лет — не девятнадцать лет.
Не спрячешь стыд за душебесие.
Сорокалетье — тризна. Время книг -
не в назидание — в сравнение.
И всё пора писать на чистовик.
А как писать? Одни сомнения.
Любовь пришла не в белом — в голубом.
Кривлялась. Притворялась. Корчилась.
Потом, позорным завершив столбом
своё мучительное творчество,
она сгорела, обратясь во прах,
как до неё сгорали многие
на этих страшных праведных кострах -
смотри, костровищ вдоль дороги их...
Стихи писались, рвались, комкались,
Из горла вытекала желчь струёй.
Что за спиной твоей, котомка ли,
мешок с котом ли или со змеёй?
А время попусту растрачено
и что за корысть у тебя была:
над незагаданной задачею
горячим сердцем выгорать до тла.
Но пусть не остановит лошади
на карусели твой седой жокей.
Толпа стоит на Гревской площади.
Стеной стоит - толпа толпы толпей.
Вот-вот, и запляшу над бездною -
ведь сорок лет — не девятнадцать лет...
Но вы, друзья мои любезные,
простите то, за что прощенья нет.
Простите, знаю, не накажете
презреньем памяти горчащий дым.
А может быть, ещё и скажете
когда придётся к слову, молодым:
«Эх, были люди в наше время...», но
покуда сумерки ещё плотней...
И мне немногое доверено,
но никому не передам ключей.