В те страшные дни, незабвенные годы,
когда каждой корке был рад,
я помню на рельсах людей в непогоду,
оставивших мой Сталинград.
Теплушек брезент на дорожных платформах,
сырые апрельские дни,
пайков смехотворных строжайшие нормы,
пожарищ далеких огни.
И холод... сырой, отупляющий холод -
никто от него не сбежит,
безлесная степь, вид пустынный и голый
на проводе птица дрожит.
В те годы я был уж смышленый мальчонка,
и в память вошло словно гвоздь,
как взрослые бога молили о чем-то,
что позже понять довелось.
Кто может забыть в черном небе тетивы,
из ярких лучей перекрест,
зениток поспешные речитативы,
немецких пилотов арест.
А вот и картина, что часто мне снится:
народ ... и на рельсах состав.
В оконных решетках немецкие лица
и бабы!- Что шепчут уста?
Быть может, родная, но где-то под Кёльном
глядит из окошка твой сын,
без вести пропавший давно уж довольно,
Бог знает о нем лишь один...
Где ярость у вас, сердобольные бабы?
коль в окна летят узелки,
коль долго бежите затем по ухабам,
неся с собой море тоски!
Вдали заиграли губные гармошки -
немецкий ответ и слеза,
а бабы сметали прилипшие крошки,
не глядя друг другу в глаза...
ВТ.