РИЧАРД БРОТИГАН. «УИЛЛАРД И ЕГО КЕГЕЛЬБАННЫЕ ПРИЗЫ» (1975)
ФРАГМЕНТЫ. Перевод Е. Дюринга
1. РЕЗИНКА
Боб все еще был одет, но чувствовал, как напрягается член в его трусах. Он набух и плотно прижался к ноге. Наступил момент, которого он боялся.
Ввести свой пенис в ее вагину так, чтобы она снова не заразилась вирусом папилломы, можно было только одним способом – используя резинку, а ему это было противно, и ей тоже.
Он подошел к шкафу и достал из-под носков упаковку презервативов. Он неловко вытащил одну резинку. Чувство было такое, будто он прикасается к чему-то грязному.
Констанс следила за ним с кровати.
Она знала, как противно ему пользоваться резинками.
Боб вернулся к постели. Он скинул одежду. У него было высокое, здоровое тело. Глядя на его тело, никак нельзя было подумать, что в его пенисе гнездятся папилломы.
Он разорвал фольгу, в которую была упакована резинка, и вынул это отвратительную штуковину, и его слегка затошнило от ее запаха. Он просто ненавидел этот резиновый запах. Его немного трясло, когда он натягивал резинку на пенис, и, занимаясь этим, он не смотрел на Констанс.
Он всегда смущался, натягивая резинку, и она тоже смотрела в сторону, чтобы не видеть его смущение.
Наконец резинка была на месте. Он чувствовал себя последним дураком.
2
…Скоро должен был зазвонить телефон. Он темнел на столе, словно могилы, дожидающиеся, когда их выроют…
3. ЦЕЛОВАТЬ
Это было отвратительно – чувствовать, как резинка входит в ее вагину. Нужно как следует увлажниться, чтобы не было больно. У него такой красивый пенис. Она так давно не чувствовала его в себе. Уже почти год вместо него она чувствовала эту резинку. Кошмар, и у него теперь ничего не получается.
О Боже!
Она потерлась о его рот своим ртом со вставленным в него кляпом – так, будто нежно его целовала.
4. ТИПИЧНАЯ КАЛИФОРНИЙСКАЯ КОМНАТА НА ЗАКАТЕ ЗАПАДА
Пятьдесят или около того кегельбанных призов вместе с большой птицей из папье-маше могут занять много пространства в комнате, что они и делали, когда стояли рядышком в гостиной квартиры где-то в Сан-Франциско.
В комнате находились еще два кресла и диван, проигрыватель и сломанный телевизор, но Уиллард и его кегельбанные призы делали их почти невидимыми, как будто в комнате больше ничего не было, кроме Уилларда и его призов.
Перейдем на личности. Кто-то первый раз входит в комнату и говорит, указывая на Уилларда и его призы: «Бог мой, что это?» – «Уиллард и его кегельбанные призы», – таким был обычный ответ. – «Уиллард и его что?»
«Кегельбанные призы».
«Вы имеете в виду кегельбанные призы?»
«Да, кегельбанные призы».
«Зачем они ему?»
«Почему бы и нет?»
5. СЛЕЗЫ НАД ХЛЕБОМ ИЗ ПАСТЫ
Вилка с куском хлеба из пасты была на полпути ко рту Боба в одном из тех повторяющихся движений, которые совершают во время еды. Неизвестно, с какой скоростью путешествует вилка, когда вы едите, но эта вилка двигалась с нормальной скоростью, и вдруг она резко затормозила и с визгом остановилась на полпути ко рту Боба.
Слезы медленно собрались в его глазах и потекли по щекам. Он заплакал. Слезы перешли в тихое, сдержанное рыдание, а вилка с куском хлеба из пасты, едва державшимся на ней, застыла на полпути к его рту.
«Что такое?» – спросила Констанс, взяв вилку из руки Боба и положив ее на тарелку, стоявшую перед ним. «Что случилось, милый?» Он ничего не ответил. Он просто сидел и плакал.
Констанс взяла его за руку. «Что такое, малыш? Скажи, что случилось?»
Боб продолжал плакать.
Констанс не стала допытываться, почему он плачет. Она по-прежнему держала его руку в своей, но оставила его наедине с его горем.
Тарелка с хлебом из пасты, стоявшая перед взрослым плачущим мужчиной, выглядела глупо. Констанс не нравилось сидеть перед этой тарелкой с хлебом из пасты, держа Боба за руку, пока он плакал. Это ущемляло ее достоинство и выставляло Боба в невыгодном свете. Она мягко отняла руку, потянулась к тарелке с хлебом из пасты, взяла ее, встала и отнесла ее в раковину.
Потом она вернулась к руке Боба.
Он плакал десять минут.
Констанс не сказала больше ни слова.
Она ждала, когда Боб перестанет плакать.
6. «ПОВЕЛОСЬ ЭТО, ГОВОРЯТ, СО ВРЕМЕН НАШИХ ОТЦОВ»
«Все эти греки – они меня убивают», – сказал Боб.
Его лицо было настолько залито слезами, что уже не оставалось места для других слез. Он пытался найти место для еще одной слезы, но не мог, поэтому он перестал плакать.
«Какие греки?» – спросила Констанс, и как только слова вылетели из ее рта, тут же поняла, какие греки. Это были те самые греки. Поэтому она пожалела, что спросила об этом.
«Те, которые в “Греческой Антологии”», – сказал Боб.
«А что с ними»? – спросила Констанс, и только тут осознала, о чем она спрашивает. Она чувствовала себя так, будто бессознательно поставила ловушку для самой себя и угодила в нее.
«Они умерли», – сказал Боб.