Давай переберём хмельные струны,
Я к горестным аккордам не привык.
А на закате умер самый юный,
Мой самый неприкаянный двойник.
Не знал он, как рождаются сонеты,
Как строки тихо плачут в тишине,
Он выполнял для маленькой газеты
Задания бесцельные вполне.
И, напрягаясь в непонятном раже,
Лелея эрудицию свою,
Печатал он пустые репортажи,
А также однодневки-интервью.
Легко он жил, о вечном не заботясь,
Боялся лишь редакторской хулы
И ставил с беззаботным свистом подпись
Под ложью, что дрожит из-под полы.
Потом он сник.
Надежда-самозванка
Его питала суетным огнём,
Но доконала пакостная пьянка,
Лишившая умения притом.
То с горечью, то с обречённой силой
Справлял он бесконечный выходной,
И каждый раз каких-то два дебила
Его тащили под руки домой.
Неужто боль души тянула в пропасть,
Или болезнь, съедавшая тайком?
Нeт, думаю, его сгубила подпись,
Которую он ставил под враньём.
Вчера мы схоронили бедолагу,
Без громких слов, без мемуарных слёз,
Но злые мысли завернув в бумагу,
Я в старость их из памяти принёс.
Когда бы не стихи, не эта бездна,
Дарованная небом в трудный час,
Прожил бы я темно и бесполезно,
В неведомой пивнушке бы угас.
Поскольку там, в краю сыром и мглистом,
В осенний дождь укутанном с утра,
Газетчик был сначала коммунистом,
А уж потом избранником пера.
Рафаэль-Мендель
31 октября 2013г.