дом бессолнечным стал и безлунным,
но однажды, отняв от земли,
в закопчённом горшочке чугунном,
словно ласточек, угли внесли –
затрещали, летая, словечки,
запыхтел, словно ёж, утюжок:
в глубине остывающей печки
затаился крепыш-пирожок –
улизнул с деревянной лопаты
в первородную жаркую мглу,
и оттуда, стервец конопатый,
куковягу казал помелу.
белобоких дразня балабошек –
всё равно тарахтят ни о чём –
три котёнка в голландский горошек
за ореховым скачут мячом.
грузный ворон, как янки в Париже,
«nevemore» по складам говоря,
тяжко крыльями машет и слышит,
как внизу отвечают: кря-кря! –
а под ним, на железной шнуровке,
оплетающей дверь и окно,
разноточие божьи коровки
приглашают сыграть в домино.
забираются кошки на печи,
засыпает картошка в золе.
осень – медленный дымчатый вечер,
как и все вечера на земле:
заварное смешение красок
на сусальном кленовом меду…
в белой свитке на вырост подпасок
скоро выйдет по ярку-звезду,
и, некстати прибавив, что было,
к небылому на летнем веку,
кот потянется к печке остылой –
и найдёт пирожок к молоку.