Сгустились сумерки, упали мне на плечи.
Я куталась в пальто от бед сырых
Октябрьский, такой красивый вечер
Поблек от слёз и горестей моих.
Я плакала. От этого не легче
…и трогала опавшую листву.
И кто-то там сказал, что время лечит –
Залечит ли оно печаль мою?
Какая-то старушка в сквере старом
Подсела рядом, вздохом прервала.
И я ей почему-то рассказала,
О том, что долго так в себе несла.
О том, что не сложиться двум началам,
О том, как трудно с жизнью воевать…
Старушка долго так в ответ молчала
И вдруг спросила: «А жива ли мать?»
Тихонечко привстав, сутулясь скромно,
Погладила меня по голове:
«Нет в мире, детка, бед таких огромных,
Коль мать твоя живая на Земле
Вот не было бы – дело тут другое.
И опереться негде – где уж встать!
Не плачь, - она сказала, - Бог с тобою!»
И повторила мне: «Была бы мать».
И побрела по вянущей дорожке,
Вздыхая, горбясь, поправляя шаль.
И буд-то стало легче мне немножко,
И бед моих случившихся не жаль.
Мудрейшие слова! Я их встречала
Когда-то раньше в песне иль в стихах.
Но, если честно, их не замечала,
Не видела себя в чужих словах.
И долго вслед старушке я глядела,
Мне поклониться ей хотелось вслед.
И осень в сумерках как будто пела,
Что «в мире, детка нет огромных бед».
Душа качнулась – то ли от порыва
Горячих слов и снова ожила.
Я встала и тихонько повторила
Слова старушки: «Мама бы была».
1997