«Не выходи из комнаты...» — по Бродскому
живем каждый в своих бетонных...
Не пробуя броду, скомкав пустые листы
с надписью на каждом «отчет за...»,
сдерживаем стоны (просто не можем стонать, как в коме),
чтобы не думали соседи: «Кто трахается
там... чё за...
эй, ты, мудак за стеной, заткнись!»
Они иногда подглядывают в замочную скважину
и важно
бурчат под нос, что жизнь у меня уродская.
А это всего лишь страх —
он мой визави в коробке —
делает зрачки большими —
когда подхожу к окну, угрожает вниз
столкнуть
по моим
мозговым
ступеням...
А я, как ребенок, робко
ему отвечаю кивком, и потупив взор,
мысленно бью в морду за этот вздор,
мысленно ставлю на нем след от шипов от шины,
мысленно жгу его.
Я аутист.
Мне доктор подарит волшебный пенни,
он думает, я его правда вижу.
А он для меня, как и сотни таких же трупов, —
ошметок бежевый,
плюшевый,
синтетический
клок от медведя
Тедди.
Призраки — тоже люди.
Живут где-то там по такому же,
но своему порядку.
Доктор запишет в тетрадку мне
странные цифры и буквы,
я знаю о них как будто (и правда знаю).
Пойду, позвоню, и посмотрим, что дальше будет.
Снова этот проклятый пар.
Трупы приходят с па'ром, он их паро'м
с того света в этот.
Холодно, хоть и лето.
Иду ставить чайник, какао налить. Внизу под ногами
трупы папы и мамы... за ними пришел паром?
Рядом доктор тревожно курит.
Он верит, что можно спасти Меркурий.