Незатейливый голос ручья,
Монотонность струящейся влаги
Натолкнула на мысли меня
О значении слов на бумаге.
Вот, к примеру, развесистый кедр:
Сколько лет ему? Сто или боле?
Что он помнит с тех пор, как из недр
Появился росточек на волю?
Что он видел, что память хранит,
Обо всём происшедшем в округе?
Жаль, поведать не может, молчит,
Наклонившись к берёзке-подруге.
Если б мог, рассказал великан,
Не нарушив правдивости смысла;
Человеку же голос был дан
И возможность записывать мысли.
У бумаги покладистый нрав:
Стерпит всё, что на ней ни изложат,
Потому человеческих правд
Много разных по смыслу, быть может.
Всё ушедшее в прошлом давно,
Нас истории факты не слышат,
Но историкам не всё равно:
Не изменят, так хоть перепишут.
Надо ж игу названье сменить,
От него ведь уже не убудет!
Хоть Тунгусским его назови,
Каким было оно, таким будет…
Лишь проблема отцов и детей
От затеи такой возрастает,
Ведь они без подобных затей
Как понять-то друг друга не знают…
Как дворянство дитю объяснить,
И что кровь голубая при этом?
Он в ответ: голубых – пруд пруди,
Только кровь их такого же цвета!
Самому мне понять, не дано,
Как элита на свет появилась:
На какой ягодице клеймо,
Или, может, меж них провалилось?
Вроде все родились без порток
И в Союзе все равными были,
Но вдруг кто-то богатым стать смог,
А другие в рабов превратились…
За какой же такой ратный труд
Им большие зарплаты платили?
Как историки преподнесут
Нам историю Новой России?
Иль на это есть правда своя,
Современному строю в угоду,
Нам предложат её не тая,
Как «правдивый» прогноз про погоду!
Ну а если на завтра опять
В коммунизм повернутся колёса,
Ведь Россию умом не понять,
Проще новую «правду» подбросить.
И пускай потом дети детей
Разгрызают гранит той науки,
На всех хватит «правдивых» идей,
Не засохнет историк от скуки.
Только факты – упрямая вещь,
Сколь ни порти бумагу на вирши,
Хоть десяток раз склей и разрежь
Прошлой истины не перепишешь.
И не стоило б перья ломать,
Исправляя названия датам.
Вот бы правду у кедра узнать,
Но молчит кладезь знаний лохматый!