Внимательнее тебя, моя киска
Никто никогда не слушал
Азартно-сумбурных потоков моих
Когда, упиваясь собственным красноречием
Я верил, что мир – это лодка
Большая такая, надёжная
И только для нас, для двоих
Но глаза закрываются сами, и немудрено –
Позади у тебя – целый рабочий день
С перечнем обязанностей и прочих дел
И ещё позади – целый ворох осенних листьев
Тротуаров завьюженных, одиноких апрелей
Где большая стрелка, как гильотина
Каждый час отрубает, злорадно смеясь
Очередную голову гидре одиночества
Пусть не раз тебя упрекали в наивной вере
В чудеса и пророчества
Ты верила Грину больше, чем маме
А время красило и перекрашивало паруса
И каравеллы растворялись в прибрежном тумане
И на подушке твоей оставался
Только лёгкий табачный аромат
Завёрнутый в тоску и неиссякаемую веру
Но в мире не было больше цветов и оттенков
И, казалось бы, самое время впасть в отчаяние
Как вдруг, среди ночи и темноты, вырос парус
Точь в точь, как у Грина, с неожиданным цветом
По которому умер бы от зависти жгучей
Самый чёрный и самый красивый ворон на свете
И шлюпка надежды, несла тебя к бригантине
Стоящей на рейде в бухте отчаяний
И кто-то, похожий на капитана
Предложил тебе чаю
И стал говорить
Внимательнее тебя, моя киска
Никто никогда не слушал
Азартно-сумбурных речей моих
Когда, упиваясь собственными иллюзиями
Я искренне верил, что весь мир – это лодка
Большая такая, надёжная, и только для нас двоих
Так вот и повелось у нас, милый котёнок
Что готов я был уставшую девушку
Потчевать бреднями до полуночи, а чаще и долее
И совсем измождённую, сонную, слабую
Провожал до постели, веруя
Что хочу пожелать ей лишь ночи блаженной
Только вдруг паруса, - что тобою застелены
И что чудились прежде тоскливыми мелями
Раскрывают глаза твои - знак бесконечности
И не нужно уже моего красноречия
Ты снимаешь с меня все кресты и увечия
И мои паруса льнут к твоей белоснежности
И искрящейся нежности, нежности, нежности
И становимся мы молодыми и смелыми
И мои паруса вдруг становятся белыми
И тебя я целую. Как сладко ты спишь . . .