Вечер настал, и умолкли шумы суеты,
В жалком, заплеванном парке закрыли ворота.
Тень осторожная тихо выходит из грота,
Смотрит – аллеи, дороги и тропы пусты.
«Ну, наконец-то!» - печален и пристален взгляд.
Что тут рассматривать? Тумбы, киоски, эстрада…
Ты говоришь: «Это вышла из грота дриада».
Нет, ныне нет, да и не было прежде, дриад.
Правда, когда-то шумел здесь бескрайнейший лес,
Веткой сухою трещал под копытом оленьим,
И человек перед богом вставал на колени –
Богом оленей и богом могучих древес.
То ли гармония, то ли уклад племенной -
Люди, деревья, орлы в поднебесье да тучи.
Гибель гармонии остро почувствовал Тютчев,
Где-то в столетье ином на планете иной.
1986 г.
ПОРТРЕТ НЕИЗВЕСТНОГО
Эрмитаж, зал флорентийского маньеризма.
А тот, кого давно на свете нет,
Глядит на мир надменно и ранимо.
Флоренция, владычество Козимо,*
Манеры новой мертвенный расцвет.
Он там. Он здесь. И по его лицу
Прочтется, что дела эпохи плохи.
А он…Что он? Он сын своей эпохи.
И неподсуден? Близится к концу -
Уже и там! - в Венеции пора
Надежд, и в человека гаснет вера:
- Вселенская гармония? Химера!
- А красота творенья? Мишура!
- А разума всесилие? Обман!.
И, как деревья слезы льют на срезе,
«Оплакиваньем» бредит Веронезе,
Но «Себастьяна» пишет Тициан.
1986 г.
*Козимо Медичи – первый Великий Герцог Тосканский.
* * *
Анатолию Богатых.
И странен был заезжий человек…
Случайная, тревожная улыбка
Его – напоминала мне оскал,
Хотя в ней что-то детское сквозило,
Как и во взгляде. Этот человек…
Ровесник мой, он старше был, чем я -
Его душа мою переросла,
И души многих, и была больна,
И странен был заезжий человек.
Была больна. «Типичный сумасшедший!».
Или поэт, в забытом смысле слова,
На выбор, тут уж кто как назовет,
А суть одна – стремиться к высшей цели,
Недостижимой, стать почти чужим,
Почти изгоем и почти шутом.
И мне тогда казалось – он смешон,
Дурацкое притворство и пижонство,
Юродство это, вовсе не болезнь.
И я еще не знал, что ждет меня.
1986г.
Друзьям, выпускникам литературного института 1986года.
На станции «Останкино» сойти
Уже не стоит.
И с платформы спрыгнуть
Уже не стоит.
И перебежать, там, где «НЕЛЬЗЯ!»,
Через литые рельсы
Уже не стоит,
И уже не стоит
По улицам, еще покорным сну,
Идти какой-то нервною походкой,
Какой-то бестолково торопливой
И вместе с тем беспечной.
И не стоит
Входить в тот дом, где не найти теперь
Ни одного знакомого лица,
Где слышно только эхо голосов,
Да в коридорах сквозняки поют:
«Уже не стоит».
Нет, уже не стоит
Ждать лифта, подниматься на шестой,
Тот, горний, тот обшарпанный этаж
И открывать движением привычным
Дверь, за которой ныне – пустота.
1986 г.
* * *
И опускалась ночь на город.
Почти неслышно скрипнул ворот,
Цепь натянулась, и, бадьей
Плеснувшей в черноте колодца,
Сокрылось солнце. Над землей
Взошел щербатого уродца
Неправильно округлый лик,
И был ему равновелик,
Прибитый к берегу теченьем,
Неправильно округлый блик.
И город потерял значенье
И смысл. Он исчезал во мгле.
И стало тихо на земле.
Река припахивала тиной.
Который век? Который час?
В Иконникове богомаз,
Устало разгибая спину,
Труд завершает. Сколько дней
Он, щурясь, горбился над ней,
Над этой маленькой дощечкой?
Простой нательный образок,
А вот, поди ж ты, сердце жег,
Тоскою тайной, человечьей
Томил и не давал покоя,
И слепотой грозил глазам.
Чужим не веря образам,
Он создал свой. К чему такое
Усердие, и чей заказ?
Заказ? Да разве ж в этом дело?
Нет! Так ему душа велела,
Душа, иного НЕТ заказа.
Труд завершен. С дощечки той
Рукою влажною святой
Благословляет богомаза.
Луна застыла над рекою.
Труд завершен. Но нет покоя
Душе. Который ныне век?
Вновь тайной, творческой тоскою
Томим и мучим человек.
1986 г.
ЭМИТАЖ, ЗАЛЫ ГОЛЛАНДСКОЙ
ЖИВОПИСИ.
Они пьют вино, читают письмо, играют в трик-трак.
Они флиртуют, едят, музицируют, пасут коров.
Коровы тучные, меланхоличные
И любят стоять по колено в воде
Почему-то.
А эта селедка,
Лежащая на тарелке,
Написана так живо,
Что во рту
Появляется солоноватый привкус,
Неправда ли?
Сейчас этой селедкой
Закусит веселый толстяк
С бокалом в руке,
А потом
Он расскажет один анекдот,
Очень забавный.
Ах, как славно, как хорошо!
И только в единственном зале
Нет ни веселья, ни флирта,
Нет даже соленой селедки.
Там, руки сложив на коленях,
Сидят старики.
1986г.
* * *
И город без лица, и тело без души.
Душа упразднена, и правильно, конечно –
Не стоит тосковать и верить в миражи,
И за полночь не спать, и помышлять о вечном.
И город без лица, и древний храм без свеч…
И нечего спасать, и нечего беречь.
1986г.