Чижик
Прячется осень
в медной листве каштанов,
видишь, мелькает
в спутанных ветках рыжих,
небо тревожит
рябью тоски нежданной,
душу изводит:
где же ты, Чижик-Пыжик?
Горькую хлещешь
вновь на своей Фонтанке,
чувства послав подальше
к чертям-шайтанам?
Где, на каком ты
жизненном полустанке?
Прячется осень
в медной листве каштанов.
Последняя роскошь
Последнее золото осени,
последняя роскошь империи.
В прощальном порыве разбросаны
кленовые листья. Не верю я
в провал, пустоту, запустение,
в предсмертный кураж бенефиса…
Блестяще, до самозабвения
зенит свой играешь. Актриса!
Наутро шагреневой кожей
сожмётся былое величие,
и небо опять занеможет
неистовым клёкотом птичьим.
Осядет тускнеющей пеной
гордыни прохладная слава.
Беспечно покинешь ты сцену
и выдохнешь: господи, аvе!
Репетиция
Печалиться рано – ведь это пока не всерьёз,
всего лишь обычный прогон проходного спектакля
с участием вечной массовки – рябин и берёз.
Мы тысячи раз наблюдали всё это, не так ли?
Ну, ладно, не тысячи, вру. Но задолго до нас
такое случалось не раз в декорациях тех же -
в привычном богемном составе а-ля монпарнас.
Актёрскую спесь и тоску антрепризами теша,
все те же таланты (от бога? от чёрта?) - певцы,
художники слова, прекрасного иерофанты,
шаманы осенних мистерий, весталки, жрецы –
нездешней отчизны хронические эмигранты,
вершат ежегодно законный свой дивертисмент -
о, да! в лицедействе толпа эта поднаторела.
И только верховная жрица в последний момент
вживую сгорает в спектакле своём погорелом.
А пока…
Снова каркает хмурая осень, ворожка слепая,
листья-карты тасуя, пророча судьбу наперёд:
за феерией чувств, говорит, холода наступают,
за восторгом надежды придёт безнадёги черёд.
Жизни ход закольцован – но непостижимо чудесен:
вслед за осенью грянет зима, и спасёт нас всех (да?)
от хандры. А пока не рвануть ли к тебе дней на десять,
чтобы - чем чёрт ни шутит? – остаться совсем. Навсегда.
Изморозь
Белой мерцающей пудрой
тусклый рассвет серебря,
изморозь тронет под утро
влажную ночь октября.
Яд безымянной тоски
впрыснет легонько под кожу.
Станут седыми виски
вечных статистов – прохожих.
Напрочь в студёное небо
вмёрзнут домов этажи.
Свыкнуться с холодом мне бы…
Зеркало, свет мой, скажи:
может, мне всё это снится?
Ветер, сшибая листву,
рвёт беспощадно страницы
жизни моей наяву.
Миг перехода
Там, где осень считает цыплят
и трещит скорлупа
проявившихся смыслов –
отчаянно ясных и странных,
где цветы запоздалые
цвета огня и шафрана
крупной солью вот-вот заметёт
ледяная крупа, -
всё труднее дышать.
Вагнер, друг, напоследок, сыграй!
Этот миг перехода из жизни
в холодную небыль
затянулся.
И стайка валькирий спускается с неба,
чтобы павшие души
забрать в свой простуженный рай.