Я писала ему стихи, а он мне качал права,
Я варила ему обеды, и кофе черный на завтрак,
А он постоянно болел, то музыкой, то кем-то там,
И много курил и ставил на подоконник чайник.
Я пела ему романсы, чтобы он быстрей засыпал,
И мурлыкала кошкой в ушко, чтоб усталость его убавить,
Он в отместку мне ни любви, ни тепла своего не давал,
У него ледяная жизнь, и короткая слишком память.
Я чертила ему маршруты, на окнах разбитых машин,
На которые не дышал, он ведь был бесконечно занят,
То в театр на спектакль ходил,
То он сам их искуссно ставил.
Прятал запах духов чужих, и рубашки свои в шкафу,
Он меня не любил совсем, только ждал по утрам/обедам,
У него по ночам – совет, а хотя ну кому я вру,
У него по ночам «любовь», стопка виски и сигарета…
Я бежала к нему всегда, когда он приглашал к себе,
Я любила смотреть в окно, целовать его терпко в шею,
Провожать его до двери, обещать не приехать впредь,
Станиславский сказал бы мне однозначное «я не верю».
Он же тоже не верил мне. Потому через день звонил,
И просил приезжать скорей, потому что он умирает,
Кутал бережно, нежно в плед. Что забавная, говорил.
И садился со мной читать, в содержание не вникая.
Он совсем не любил меня. Он совсем не любил, я знаю…
я писала ему стихи, он обманывал, убегал…
сообщенья мои стирал, и маршруты все забывал.
а потом мне права качал, под романсы мои засыпая.