На шершавых стволах теплый вечер ложится золотом, уходящее солнце роняет лучи в ручей. А в лесу заповедном резвится шальная молодость, с улюлюканьем носится - Бог их пойми, зачем. Тут мальчишки снуют, там девчата играют в жмурки, а в ближайших кустах кто-то возится и пыхтит. И склоняются ивы с улыбкой, и смотрят мудро на беспечно резвящихся демонов молодых.
У Гэльветы - лилейные плечи, крутые бедра, теплый сумрачный вечер глядит из глубоких глаз. Силы много - дрова себе рубит, таскает ведра, а поет - сердце просится в небо, а ноги - в пляс, и взлетают слова - выше кленов и выше сосен, выше гор, чтоб остаться с птицами наравне.
Гэлвер - тощенький, неуклюжий, не вышел ростом.
Но изъянам своим оправданье он видит в ней.
Кто умеет заваривать травы, сушить коренья, заговаривать раны, беседовать с тишиной?
Кто-то просит о помощи - значит, настало время. Гэлвер мчится стрелой через лес, не жалея ног.
А потом - тот же лес по дороге в свою лачужку и кругом - ни души - только звезды над головой.
Говорят, старый жрец себе снова нашел подружку...
Не Гэльвета ли нынче старается для него?
Вот приходит Белтейн, а за ним - Середина лета. Все разбились по парам, - у Гэлвера - пары нет. То с одним, то с другим замечая свою Гэльвету, он решает свободе ее положить конец. Он находит ее у ручья, вдалеке от прочих, и садится на камень: "Нам надо поговорить". У Гэльветы - в глазах удивленье: "Чего ты хочешь?" Гэлвер долго молчит, - но, пытаясь сдержать порыв то царапет руки, то нервно кусает губы, и Гэльвета смеется: "Вот если бы, да кабы..." Гэлвер смотрит в упор: "Если ты никого не любишь - то быть может, меня попробуешь полюбить?"
Но Гэльвета трясет головой, рассыпая солнце по покатым плечам, и высокая грудь дрожит. Гэлвер с завистью смотрит на то, как она смеется, а внизу наливается соком одна из жил, набухает, становится твердой, как деревяшка, а кругом - никого, у ручья лишь они вдвоем. И Гэльвета слегка забывается, отсмеявшись. И не выдержав, Гэлвер прыгает на нее.
Ночь ложится на лес и приносит с собой прохладу. Гэлвер - весь исцарапанный, мокрый, устал, как черт. Тихо плачет Гэльвета, о камень опершись рядом, в мягком свете луны то и дело мелькнет плечо. Гэлвер счастливо улыбается - сделал дело. Обнимает Гэльвету, притягивает на грудь: "Да, ты скажешь, конечно, что в племени - много девок, но в тебе - моя жизнь, значит, я без тебя умру". У Гэльветы - ни сил, ни желания сопротивляться, и она соглашается: "Что же, пусть будет так. Только знай, что своею игрой - разбудил опасность, и теперь это лихо найдет, как тебя достать." Гэлвер звонко смеется: " Ну что же ты, какое лихо! Это бабские сказки, досужая болтовня!"
"Поживешь - и поймешь, - отвечает Гэльвета тихо. - Ты не первый, кто вздумал вот так приручить меня."
Вспомни старого знахаря Уэна, "чужого" Хьярти, вспомни Конала, Шона и Брана, других людей...
Только Гэлверу побоку жрец и его проклятья. Надо выйти из леса, пока не начнется день.
На шершавых стволах в лунном свете танцуют тени. Гэлвер молча идет и Гэльвету ведет с собой. Кровь стучится в виски, и ладони слегка вспотели, но - тропинка выводит туда, где родной забор. И у самой калитки выходит из тьмы фигура, два оранжевых глаза раскосых глядят в упор, голос молвит: "Ты что же, не мог себе взять другую?" Гэлвер смотрит в ответ, и его прошибает пот, но, вдохнув глубоко и покрепче обняв Гэльвету, что сама не своя, говорит: "Убирайся вон." Тень смеется раскатисто: "Ты мне за все ответишь. И спасибо скажи мне за то, что еще живой".
Вот проходит Самайн, вот и Йоль уже на подходе, а во время Остары Гэльвета должна родить. Гэлвер счастлив до боли - но в сердце закрался холод, и теперь по ночам он уходит бродить один. Ничего не боится. Но знает - настанет время - древний бог заберет то, что отнято у него.
"Ну и пусть, - говорит про себя, - доживем - созреем."
И приходит к Гэльвете. И гладит ее живот.