Я не могу не думать о бессмертье,
О вечной жизни в памяти потомков,
Но это был бы непосильный крест,
Поэтому людей так часто манит
Другая участь –
Лёгкий бег по жизни
И сладкое забвенье навсегда.
Меня, как зло, тревожат обольщенья,
Виктор Гюго усталой бледной тенью
Приходит и садится у камина.
Он говорит одни и те же фразы,
Но больно слушать
Этот бред страдальца,
Который не познал желанной славы.
А ждал её
И верил бесконечно,
Что Франция не сможет пережить
Его кончины -
Траур будет длиться
Века,
И жители Парижа
В порыве нескончаемого горя
Столицу мира,
Город всех желаний,
Надежд и сказок
Назовут Гюго.
Не получилось!
И душа страдальца
Давно уже
Забыла о покое,
Она уязвлена,
Ей ни к чему
Пустое знанье,
Что французы любят
Творенья незабвенного кумира –
Его стихи, которым равных нет,
И пьесы, и романы.
Он в смятенье –
Париж остался горестно Парижем,
А Франция бесцельно веселится,
Забыв, что он ушёл.
Какой удар!
...Я ехал с юга,
Где-то под Тулузой
На наш обоз
Напали оборванцы,
Купцов избили,
Золотые вещи
Упрятали в мешки
И пожелали немедленно покинуть поле брани.
Но тут я им попался на глаза.
- Вот странный персиянин! – пошептались,
Связали руки мне,
Да так,
Что путы
Заставили стонать
И даже плакать.
Бандиты посмеялись:
- Ну и фрукт!
Два дня меня везли
Куда-то в горы,
Бесцельно издеваясь.
Наконец,
Втолкнули, будто пленника,
В темницу,
Убогое, сырое подземелье,
Где стаями, резвясь, бродили крысы
И обнажали жуткие клыки.
- Вот это да! – подумал я. –
Зачем
Я приземлился
Здесь?
Куда бы проще
Попасть в иное время.
Но помочь
Себе не мог ничем,
Лишь сострадал
Бесцельному несчастью.
Но
Звякнули запоры
И вошёл,
Нагнувшись,
Пожилой уже бродяга,
Худой,
С лицом, напоминавшим маску.
Босой,
В рванье -
Печальный образ боли
И горестных несчастий.
Он сказал:
- Я угадал тебя,
Поэтому пришёл
Проверить
Свои догадки,
Гость из ниоткуда.
- Нет, ты ошибся,
У меня есть адрес,
И имя,
И надежды.
- Поглядим! –
Так он ответил,
И, достав кинжал,
Верёвки перерезал.
Я вздохнул,
Почувствовав свободу
В подземелье
С песчаных сводов капала вода,
Резвились крысы,
Медленно наглея.
- Иди за мной! – сказал худой бродяга.
И вместе с ним я вышел на простор,
Под звёзды,
Что мерцали
В тёмном небе
Пятнадцатого века.
Летний дождь
Заставил нас
Укрыться в шалаше.
- Ты голоден? – спросил бродяга строго.
- Конечно!
- Погоди, тебя покормят,
Потом мы побеседуем.
Я посмотрел ему в лицо
И вздрогнул,
Мне был знаком случайный собеседник.
В былые времена,
В далёком детстве,
Я с ним гулял по сонному Парижу
И слушал, слушал стихотворный лепет,
Который он дарил, как откровенье.
- Пьер Гренгуар! - воскликнул пылко я.
Он вздрогнул,
Но ничуть не испугался,
А положил мне руку на плечо
И прошептал:
- Ну да,
Ты не ошибся,
Несутся мои годы под откос,
И память жалит медленной змеёю.
Мой срок земной
К концу идёт печально,
Но знаю я неведомую тайну -
Пройдут века,
И я опять воскресну
Великим человеком.
Мне известно святое имя.
- Назови!
- Гюго!
Виктор Гюго!
Моя душа готова
Принять бессмертье на земле,
Поскольку
Так назовут со временем Париж.
- Не назовут! – печально я заметил. -
Земная слава – это дым,
Который
Не даст нам ни спасенья, ни покоя.
Подумав, Гренгуар ответил тихо:
- Ты прав!
Потом в лицо моё вгляделся
И закричал:
- Неужто – Квазимодо?
Я угадал его черты
В обличье
Непонятном.
Боже мой!
Я видел горбуна в могильном склепе,
Он умер, обнимая Эсмеральду.
Ты кто таков?
-Кто я?
Бездомный шут.
И клоун,
Мне без любви
Нет жизни на земле.
- Я понял, -
Гренгуар ответил тихо,-
Ты хочешь получить моё признанье?
- Да! – я воскликнул. – Да!
Она еврейка?
- Кто?
Мирра-Лея?
- Как её назвал ты?
- Мой друг,
Она испанская еврейка,
А вовсе не цыганка.
Много лет
Храню я эту тайну.
- А Гудула,
Которая мамашей назвалась?
Не верь!
Всё это выдумки лжецов -
Она еврейка,
Даже дочь раввина.
Её народ оплакал многократно,
Как дочь Израиля.
- Спасибо, Гренгуар!
Мы помолчали.
Хоть бы раз ещё
Увидеть, как она в зелёном платье
На площади танцует!
Не сравнить
Ни с чем
Её порыв,
Её волненье,
Её глаза,
В котором затаился
Неистовый огонь
Весёлой страсти.
- Спасибо, Гренгуар!
Мерцали звёзды,
И образ Леи плыл в бездонной мгле,
Единственно бессмертный и нетленный,
Поскольку ни один поэт на свете
В своём величье,
В мыслях и надеждах
Не в силах спорить с женщиной.
Ах, Лея!
Переплелись навечно наши судьбы!
Я по векам пройду,
Как по дорогам
Неясных и несбыточных желаний.
Но всюду – на асфальте и в пыли,
На площади и на лесной тропинке
Ты будешь танцевать в зелёном платье
И горестною сказкою манить.
Я Квазимодо,
Я твой Квазимодо,
Я обнимал тебя в могильном склепе,
Как в жизни,
Как в безумии страстей,
Которым равных нет на этом свете.
Когда бы обладал я грешной волей,
То именем твоим назвал бы горько
Все самые великие столицы,
Где танцевала ты в зелёном платье,
Весельем предваряя эшафот.
Величие твоё не меркнет, Лея.
Еврейская звезда на небосклоне,
Прекрасная и вечная звезда!
Рафаэль- Мендель
январь 2013г.
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ