Из Львова нас везли по красоте,
По осени, что листьями играет
И яблоками красными звенит.
Уже октябрь выткал паутину,
Но бабье лето близилось к закату,
Все ждали неугаданных дождей.
А городок в предгорьях звался Моршин,
Там санаторий был с водой целебной,
С той «Моршинкой», что вслух не прогремела,
Но медленную силу набирая,
Уже пыталась спорить
И с «Боржоми».
И со «Славянскою» водой известной,
Которую в аптеках продавали.
Нас расселили в комнатах по трое,
В соседи мне достался мурманчанин,
Рыбак и хитрован, каких немного,
Корыстный и весёлый сластолюбец
По имени Коляша.
Он смеялся
И руки потирал в избытке страсти,
Неведомую сделку совершая.
С порога он сказал:
- Я за посылки,
Которыми обмениваться будем
На протяженье жизни и знакомства.
Ты, Рафаил, пришлёшь мне сухофрукты
Из своего Таджикистана,
Или
Орешки,
Или другое что-то,
Как угодно.
А я в ответ тебе подброшу рыбки.
Палтус
Устроит вашу светлость?
Ах, не против?
Ну, вот и славно!
А ты, Митяй….
- А мне совсем не трэба
Обмена вашего, -
Парировал Митяй
Из Могилёва, -
Не спекулянт я, а грибник.
И точка.
Гуляю бесконечно по лесам.
- Ну и дурак! – сказал ему Коляша, -
А, впрочем, понимаю,
Ты блаженный.
Живи себе
И в дырочки сопи.
В дверь постучали.
- Кто там?
Не закрыто! –
Коляша понимал, что он хозяин,
И мнил себя артельным вожаком.
Вошёл мужик.
Весь чёрный,
Вислоусый,
В широком долгополом сюртуке,
И тихо произнёс:
- Привет вам, други!
- Ты кто таков? –
Коляша был на взводе, –
Чего припёрся?
Люди отдыхают.
- Я Вацлав.
Можно – Вацек.
Контрабанду
Ношу по номерам.
Взглянуть хотите?
- Какую контрабанду?
- Да из Польши!
Ну, всякий ширпотреб –
Носки, булавки,
Духи французские
- Покажь скорей! –
Коляша встал с кровати.
Глаза его мгновенно загорелись,
И хищный рот по-щучьи изогнулся.
У Вацека товара полный короб,
Всё дефицит.
Подобного не сыщешь
В советских запылённых магазинах.
- Вот это да!
– уже кричал Коляша.
Он радостно приставил к толстой шее
Красивый галстук,
Золотом расшитый,
С блестящей ниткой,
С праздничным узором. –
Вот это да!
Ура контрабандистам!
- Скажи, - спросил я гостя осторожно, -
Ты здесь живёшь?
Иль в Польше?
- За кордоном, - невозмутимо Вацек отвечал.
- А как же пограничники?
- Никак.
По тайным тропам я хожу спокойно,
И их заставы вовсе не касаюсь.
- А вдруг поймают?
- Да уже ловили!.
И что?
Таких, как я, в округе сотни.
Не переловишь всех и не посадишь.
Жить надо,
И кормить детишек тоже.
- Беру весь твой товар! – кричал Коляша, –
Неси ещё!
Надеюсь, что поладим!
Митяй храпел.
Блаженная улыбка
Блуждала по спокойным сновиденьям,
Забывшегося в сказке грибника.
Наутро был осмотр у врача.
Потом – вода во всех доступных видах.
В столовой я внезапно встретил Лану
И очень удивился.
Вот так случай!
- Ты из Ташкента?
- Да! – она сказала
И улыбнулась нежною улыбкой.
- Мы десять лет не виделись.
- Я знаю.
- И кто же ты?
- Студентка биофака.
- Меж нами десять лет,
Совсем, как прежде.
Тебе со мной не скучно?
- Что ты! Нет!
Она светилась ласковым желаньем,
Прекрасная еврейская мадонна,
И чёрные глаза дарили счастье.
- Где встретимся?
- Давай, на танцплощадке.
- До вечера!
- Конечно же, мой милый!
Тогда ещё не знали слова «шлягер»,
Но в каждом доме
Медленно и сладко
Звучала, истомившись, «Черемшина».
Мы с Ланой «Черемшину» танцевали,
И по щекам моим метались в спешке
Девичьи необузданные кудри.
- А там, в Ташкенте?
- Я тебя любила!
Мечтательно и нежно,
Как ребёнок.
- Теперь у нас всё будет по-другому?
- Конечно!
Мы в беседке целовались.
- Ах, Лана! Лана!
Почему ты Лана!
Светлана я.
Родители назвали в честь дочки Сталина.
И я упал с разбега.
- При чём здесь Сталин?
Холодок меж нами
Возник непроизвольно
И струился
Осенней непредвиденною болью.
- Не уходи! – в слезах сказала Лана, -
Поверь, что я ни в чём не виновата.
- Я верю.
Целоваться не хотелось.
- Скажи, а что ты будешь делать завтра?
- Уйду подальше в лес.
- И я с тобою!
Мы холодно расстались.
На рассвете
Нас встретил Вацек на лесной опушке.
- Куда? –
Он усмехнулся, -
Прогуляться?
- Ну, да!
У Вацека глаза острее бритвы:
- Евреи?
- Да, евреи!
- Прошу вас,
Далеко не заходите.
Здесь волки бродят. что в людском обличье,
Еврей для них – первейшая добыча.
Хотите, провожу вас до могилы?
- Какой могилы?
- Там зарыт профессор,
С женой Рахилью.
Ваш соплеменник, молодые люди.
- А кто его убил?
- Как кто?
Чекисты.
Две пули, как и водится, в затылок.
И в маленьком овражке закопали.
Сам видел.
- Да за что его убили?
- Не знаю, - Вацек выглядел печальным, -
Наверно, посчитали за шпиона.
- А кто он был?
- Профессор то? Красавец!
И умница!
Великий человек!
Его вся Польша на руках носила.
Профессор Гольдберг!
Был и я студентом
И лекции его, волнуясь, слушал.
Он говорил, а сердце замирало
От гордости, что есть такие люди.
- Зачем же он, скажи, покинул Польшу?
- От Гитлера спасался.
Но не спасся.
Его другие изверги загрызли.
Мы постояли молча у овражка.
- Профессор Гольдберг, спи себе спокойно, -
Промолвил Вацек, - Ну, пока, прощайте.
Ушёл, но тут же снова возвратился:
- Он доченьку трёхлетнюю оставил,
Её чекисты увезли в Сибирь,
В детдом отдали.
Я похолодел
От смутного предчувствия
- Как звали
Ту девочку?
- Ей имя было Лея.
- Как?
Лея. Так евреек часто кличут.
И он совсем ушёл.
А мы остались
У старой позаброшенной могилы,
Где до сих пор лежит профессор Гольдберг
С женой Рахилью.
Бедные страдальцы!
Рафаэль-Мендель
январь2013г.