Люблю тебя, гнилую.
Твою утонченную гнилость.
Люблю сосать из твоей кожи
Такой коричневой, такой мягкой, такой бархатной,
Такой "болезненной".
Какой редкий, сильный, запоминающийся запах
Выходит из твоего разложения,
Струя за струей.
Нечто напоминающее вкус сиракузского мускатного вина
Или марсалы.
Одно только слово «марсала» выдает изысканность,
Не известную Западу.
Что меня так притягивает в гниющем винограде,
Мушмуле, рябине?
Коричневые меха для вина,
Осенние экскременты;
Что в них такого, что напоминает о забытых богах?
Голые, забытые боги,
Странно и дико пахнущие
Как-будто пропитанные пОтом
И тайной.
Рябина и мушмула, с мертвой короной.
И я говорю, чудесный, чертовски приятный опыт,
Орфически утонченный,
Дионис Подземелья.
Поцелуй, спазм прощания,
Мгновенный оргазм.
Затем - одинокий путь по мокрой дороге,
До следующего поворота.
Затем - новый партнер, новое расставание, новая разлука,
Новый спазм изоляции,
Новое опьянение одиночеством
Среди поддернутых морозом
Увядших листьев.
Иду по странным переулкам ада,
Становлюсь все более одиноким,
Фибры сердца останавливаются, умирают
Но босоногая душа продолжает жить,
Еще более живая, чем прежде;
Как белое пламя,
Она разгорается в сгущающейся темноте;
Еще более утонченная и очищенная,
Она отсоединяется ото всех.
И в странных ретортах мушмулы и рябины
Я отчетливее слышу песни ада,
Утонченный запах падших листьев.
Jamque vale!
Орфей, и засыпанные листьями молчаливые улицы ада.
Каждая душа уходит по-своему, в свою изоляцию.
Странный товарищ.
И наилучший.
Мушмула, рябина -
Сладкий прилив осени,
Высосанный из мочевых пузырей.
В ваших гроздьях я слышу
Орфическое «Прощай!»
Ergo sum Диониса
Sono io совершенного упоения
Последнее опьянение
* * *
Medlars and sorb-apples