Я вспомнил былые года
И жизнь деревенскую нашу,
Помещичий двор у пруда
И бабушку вспомнил Наташу.
Всем трудно жилось – ей вдвойне.
И дело не в бедности жуткой:
Один сын погиб на войне,
Другой – помешался рассудком.
Мертвящий налет седины
И страшное слово – блокада,
Да горе большой глубины
Пришли с ней от стен Ленинграда.
Кто в жизни беды не видал,
Тот в правду не верит простую.
Кто горя не знал, не страдал –
Поймет вряд ли душу другую.
Мой бедный, душевный народ,
Прошедший сквозь все испытанья,
Хлебнувший с лихвою невзгод,
Как мог, проявлял состраданье:
Делил с нею пищу и кров,
Дрова, керосин и одежду –
Был всем поделиться готов,
Чтоб веру вдохнуть и надежду.
Стремился помочь, отогреть,
И слушал сочувственно, слушал…
Рассказы и русская речь
Ложились на детскую душу.
В рассказах тех – горе войны.
В них – подвиг и боль Ленинграда,
В них – слезы и горечь вины
И ужас кромешного ада.
И часто, поправив платок,
С печалью наполненным взглядом,
Мне мама шептала: «Сынок,
Тебе это слушать не надо!»
Помещичий брошенный двор
Среди одичавшего сада,
Где птиц нескончаемый спор,
Спасеньем ей стал и отрадой.
Аллея, колодец и пруд,
Да несколько ветхих строений…
Там царствовал праведный труд
Над миром моих развлечений.
Там в августе шел обмолот –
И двор наполнялся снопами.
Широкие створы ворот
Глотали телеги с мешками.
Наполненный сеном сарай
И горы душистой соломы…
Тогда мне казалось, что рай
Совсем недалёко от дома.
Страда ведь на то и страда –
Подай ей и ловкость, и силу!
И бабка Наташа всегда
Блины нам свои выносила.
Мы выросли все на блинах,
Но все же таких мы не ели –
Такие нам виделись в снах
В уютной домашней постели.
Такие не терпят содом,
Не терпят обид и злословья,
Такие творятся добром
И в печке пекутся с любовью.
Отведав такой вкусноты,
Мы снова бежали к соломе
И прыгали вниз с высоты,
И в сладкой валялись истоме.
Но вскоре полуденный зной
Сменялся вечерней прохладой,
И мы возвращались домой
Тропинками старого сада.
Летели, кружились года,
Врачуя и боль, и тревогу.
И горе, а с ним и нужда
Забыли в деревню дорогу.
И только крещенский мороз
Пугал всех своей колотушкой…
Тогда и решился колхоз
Построить для бабки избушку.
Разбила она огород,
В делах проявляла сноровку
И часто ходила в народ
На ближнюю к ней остановку.
Однажды судьба нас свела.
Я вечером ехал к вокзалу.
Вдруг бабка ко мне подошла
И с нежностью тихо сказала:
«Как быстро ты вырос! Студент!
А годы мои – словно спички…
Сгорели. И Вовочки нет…
Покушай, сыночек, клубнички».
И радуясь встрече своей,
Тихонько опять повторила:
«Покушай клубнички моей,
Сама в огороде растила!»…
Наш мир погрузился во тьму,
Но к свету пробьется он снова.
Откроются снова ему
И доброе дело, и слово.
Уронит Жар-птица перо –
Надежда и вера вернется,
Вернется на землю добро,
И больше уже не придется
В потемках бродить без конца
И речи бездушные слушать,
Стучаться в глухие сердца,
В пустые заглядывать души.
Разрушится мир пустоты,
И явятся нам из забвенья
Уроки людской доброты,
Уроки любви и терпенья.