Этюд 1.
Особист чуть постарше меня.В глазах - отточенная сталь железного Феликса.
- Причина опоздания? Оправдательные документы? Удостоверение личности офицера!? Проходите! Вот бланк, заполняйте только одну графу, причина опоздания, все равно переписывать, быстро, в трех словах!
Особист откидывается на дермантиновую спинку казенного стула, ноги крест накрест, руки внахлест.
Пишу на трех строчках, предложенных мне служебным покаянием. Три слова, три прилагательных. Каждое с большой буквы, в столбик.
Молодая.
Красивая.
Новая.
С довольным лицом человека, которому нечего терять, протягиваю бланк через стол.
Деловито и официально руки особиста опускаются на стол. Я замечаю легкую запущенность маникюра, развернутый желтоватый бланк. Правая рука особиста рассеянно сдвигает за козырек фуражку к затылку (на ладонь выше уставного). Его и мои глаза встречаются. Клочки казенного бланка порхают смешными бабочками по кабинету. Он смеется, качая головой. Бросает через стол мое УЛО.
- Иди, служи! Ответил. Уважаю.
Этюд 2.
Заходя в отдел и поглядев в совсем нестрогие глаза Тютчева, решил, что именно его взгляд дает мне право прожить сегодняшний день плавно и в гармонии с самим собой. Работы особо нет. Многое можно отложить на неделю, а то и вообще навсегда. Как многое из того, что приходится делать и что потом пылится у меня невостребованным до сдачи в архив. Портрет Грибоедова и вовсе намекнул, что стараться особо не стоит: ибо, возможно, лучшее, что от меня останется, это пара бездарных стихов. Записав в журнале у дежурного библиотечный день, я юркнул в прохладу читального зала. Попил кофе из автомата, обложился неизданкой серебряного века и погрузился в нирвану.
- Стихи? – как голос с небес прозвучал вопрос командира.
- Стихи.
- Читаете?
- Читаю.
- Пишите?
- Пишу.
- Отечество в опасноти, - просмеялся он. Пишите, читайте. Сегодня.
Вот так, коротко и ясно, блестящий выпускник двух академий и военного института иностранных языков, шепнул мне на ухо: «Мы с тобой одной крови!».
Этюд 3.
Письмо маме.
Мама, мой брат не виноват. Контора растлевает. Она дает все, о чем может мечтать завистливый недогражданин. Она прикармливает. Ведомственным буфетом, санаторием, медсанчастью с вышколенным персоналом, повышением самооценки. Ты себе не представляешь, какое количество полуподонков-безксивников работает вообще за бесплатно, так, за ласковые слова Заведующего Всем после выполнения очередной гнусности.
- Вы устали, Вам необходимо отдохнуть! Поезжайте к морю, возьмите супругу с собой, ну, или не супругу. Сейчас не восьмидесятые, с этим проще.
Оплаченная поездка в ведомственный домик у моря, ощущение причастности к чему-то всемогущему и всеведающему. Решение всех обыденных проблем, от устройства детей в садик до лечения больной тещи. Да, мой брат выбрал этот берег, но не за это. Деньги ему были не за чем. У него было ВСЕ, а ВСЕ это были мозги и папа, закончивший МГИМО. Власть ему была не нужна. Он знал, что всех настоящих Моисеев этот народ поймет, только потеряв пару-тройку колен, и лишь тогда поползет под плетью нового закона к очередному «светлому». ФизТех был по его мозгам, и та самая секунда, когда он подписал свой первый Ф1, стало решаюшей. А ты думала? Пять лет занятий карате, пожалуй, странно для почти ботаника с близорукостью минус восемь. Когда он проходил сборы на военной кафедре, было уже поздно, да и не видел себя он военным уже. Когда я иду по Кировскому заводу и узнаю эти отечные от пьянства лица спешащих к «РосАтому», думаю, хвала небесам, брат не с ними. Он, как и отец и наш дед, не мог жить без постоянного нервяка. Он никогда, как и я, не умел наслаждаться «сегодня», или жить ради «завтра». Я очень много перемолчал за девяностые, а он очень много перетрепался, (в конторе это прощают, если треп не по делу.) Ему, как кислород, нужен был этот постоянный напряг. Чтобы не задумываться, а быстро соображать. Он просто всегда боялся жить. А я хотел, но так и не научился. У нас разные школы неумения жить, среди блестящих пустоцветов Восточного факультета выжили только законченный филологи. Все, кто пошли в контору, растеряли себя еще на третем курсе. Те, кто ждал более «серьезных» предложений, в надежне на «демократию», блаженно завяли в Европейском, уже в 2007 году. Мне уютно там, где я есть. И пусть «коллеги» моего брата кличут нас «упырями», это от зависти и непонимания. Есть что-то дороже денег, буфетов, есть Грибоедов и Тютчев. Мой брат не виноват.