Посвящается Володе,
соседу по купе поезда Адлер - Санкт-Петербург,
« Распрягали хлопцы кОней…»
(ударение в слове "коней" на "О")
Песня казаков Краснодарского края
Окончена на юг командировка, кубанский воздух навевает грусть,
Прощай, почти родная, Тимашевка,
Навряд ли, я сюда,
Еще вернусь.
Песнь колес, скрип тормозов на перегоне, от Тимашевки до Ростова три часа,
Запрягали, снилось, хлопцы тройку кОней,
Что домчат меня в град Питер,
Эх, краса!
Стук в дверь купе, шаги во всем вагоне, спросонья потянулся я к окну:
«Эй, где мы, мужики?» – Да, на перроне,
Великого Ростова –
На-Дону.
Досадно - не на шутку разоспался, попил пивка, видать легло на грудь,
Так, на Дону, с конями я расстался,
Эх, кабы тех коней, да,
Сон вернуть.
Напротив же, храпел сосед чуть слышно, вдвоем в купе, какая благодать,
Без третьего, он был бы явно лишний,
Но, слава богу, пассажиров,
Не видать.
Вот, наконец, все провожающие вышли, поплыл тихонечко, назад, донской перрон,
Открылась дверь, и вот он - «третий лишний»,
Хозяйским взглядом, оглядел,
Вагон.
"Обычно - я на «Северной Пальмире», беру СВ, сегодня не попал,
Здесь место наверху – двадцать четыре,
Да-а..., как бы я оттуда...,
Не упал…"
На вид был трезв, но все же для приличья, мне объяснил он, что немного пьян,
"Объехал шесть хозяйств сегодня лично,
И в каждом дегустировал,
Стакан!"
Я весь расплылся в понимающей улыбке, что вдруг прилипла к моему лицу,
Ведь в сумке дружно звякали бутылки,
Он пояснил: "Из тех хозяйств,
По образцу!
Ты помоги мне, наверх их закинуть, я на ногах неправильно стою,
И, прежде чем на сон, тебя покинуть,
Захочешь - "образца" тебе,
Налью!"
Я сам, со сна, немножечко шатался, но лестница была - новый вагон,
Закинуть аккуратно постарался,
А снизу помогал,
С улыбкой он.
«Ты не в Урюпинск?» - он окинул взглядом, придав серьезность выражению лица,
«Нет, в Питер я, в Урюпинск мне не надо...»,
«Я – тоже, значит, вместе,
До конца.»
«Володя», - познакомились - «Валера", "Скажи", спросил я, "Ежли не шалишь,
Чего ты пил в хозяйствах, для примера,
Что на ногах так, бодренько,
Стоишь?»
«Дерьма, не пью», Володя отвечал мне, «Я ж – генеральный, у меня торговый дом,
И потому, предпочитаю... минеральной,
Запить коньяк хороший,
Типа «Дон»!
Хорош наш херес, хороша мадера, а сам я крымское «Цимлянское» люблю,
Послушай-ка, а хочешь, «для примера»,
Донского коньячка,
Тебе налью?»
Я удивился: «Неужели натуральный, еще сегодня, кто-то делает коньяк?!
Торгуют все подделками, повально,
Ведь каждый заработать,
Не дурак.»
Кивнул он: «Спирт экстрактом разбавляют, откроешь – ну такой «коньячный» шмон,
И этот запах, напрочь отбивает,
Охоту пить, в общем,
«Зеленый» он.
А вот за свой коньяк тебе отвечу, открою даже маленький секрет,
На этикетке - 8 лет, из Междуречья,
На самом деле ему – тридцать,
С лишним лет.
То урожай – 68-го года, и за него получена медаль,
Там, в Междуречье – уникальная природа,
Но многие не знают,
Эка жаль…»
Тут он достал заветную бутылку, со скромной этикеткой марки «Дон»,
«Сию из Междуреченска посылку,
Оценишь сам..." – мне,
Улыбнулся он.
Стакан – один, но это не проблема, с бутылкой чокнулись и по «чуть-чуть» - вперед!
Для коньяка известная система:
Согреть слегка, а,
Не наоборот!
Коньяк был крут, скажу я без утайки, все классно – аромат, букет и цвет!
Похоже, что действительно не байки,
Его томили в бочке,
Много лет.
А сон был в руку, когда снились кони, горячие, крутые – только тронь,
Он вдруг сказал: «Надеюсь я, ты понял?!
Что «Дон» – это вполне,
Конкретный конь!?»
Я ощущал обилие блаженства, в крови горел живительный огонь,
На их жаргоне это совершенство,
Звалося, как «Вполне,
Конкретный конь!»
Вдруг осознал я эту истину, ребята, будто жар-птицу я за хвост поймал,
Наверно, лень - подружка, виновата,
Что я "коня" такого,
Не пивал.
Ведь год назад попил, повеселился, коньяк известной марки «Хеннеси»,
Жестоко раз подделкой отравился,
Теперь зову его я,
«Хренсоси».
Сейчас, как новоявленный ценитель, ту истину готов для всех открыть:
Ежели, коньяка вы захотите,
Ищите «Дон» - его,
Полезно пить!
Коньяк вершил свое благое дело, по жилам тек живительный огонь,
Рвалася ввысь душа, легчало тело…
Теперь я знал, что есть
«Конкретный конь»!
«Ты - генеральный, а я – гениальный, ты «пан – директор», а я – программист,
Но-о, ты повязан: матерьяльно и морально,
А я – свободен и,
Душою чист!»
«Ты мне - на ты», - он горько усмехнулся, «А я на пенсии давно, уж десять лет!»
Тут я, конем едва не поперхнулся:
«Тебе что семьдесят?!Да, быть не может,
Дед!?»
Он продолжал: «Я – давний небожитель, и видел я не раз небесный свет...»,
Представил я небесную обитель,
И вход в нее, эх! Посидели
Тет-а-тет…
Мы помолчали, грустью воздух накалялся, что был я нетактичен, спору - нет!
А мой сосед чему-то улыбался,
И явно игнорировал,
Тот свет.
«Шучу!» - вдруг рассмеялся «небожитель», «Что видел небо, – тут обмана нет,
Я просто бывший летчик-истребитель,
А пенсия у нас,
В 35 лет!»
«Ну, шутки у тебя!» - налил я по сто, конец салфетки, нервно теребя,
«А, ежели, про возраст, то для тоста,
Я года на три старше,
Блин, тебя!
На чем летал?» - «На МИГ-ах, 25-тых», «А, что запомнилось?» – «Да, как по телу – соль,
От перепадов, перегрузок многократных,
Но как взлетел наверх,
Так ты – король!
А после неба - кто на землю, а кто - в... землю, кому, какая доведется роль,
Стенаний по погибшим не приемлю,
Привык, со временем, терпеть,
Я эту боль…
Не знаю, бог иль дьявол, виноваты, надеялись мы часто на «авось»,
Мне повезло, а почти всем ребятам,
Увидеть землю больше,
Не пришлось.»
Не ожидал, я, рас-такого реализма, казалось мне: взлетел – «Восторгом вой!»,
Но оказалось, – вот он верх цинизма,
Пока не сел, - ты кандидат,
На упокой.
Молчали долго, жизнь она превратна, вишь как, по небу пролагая путь,
Не знаешь, – а вернешься ли обратно…,
Ну, пока живы, надо,
Отхлебнуть!
Еще по сотке мы коня рванули, под стук колес – особенно с руки,
«Скажи, Володя, а еще, в натуре,
В Союзе бывшем, сохранились,
Коньяки?»
«Первейший из коней, «Никола Шустов», в Армении, в бочоночках коньяк,
«Кизляр» – хорош…, но, в общем - то не густо,
Да и достать, бывает,
Не пустяк.
Молдавия на Запад отправляет, все, что прилично, а сама, при том,
Все СНГ из края в край заполоняет,
«Болтушкой» и «зеленым»,
Коньяком.»
А на Дону, в особенных развалах, в земле вино томили казаки,
И в Междуречье, на два га, в подвалах,
Еще лет на пять сохранились,
Коньяки.
Мы выпили за то, за се, за это, бутылка... третья, опустела на глазах,
Я, было, ощутил в себе поэта,
Но лег, уснул, немного,
Подустав.
Мне снова на глаза попались кони, горячие, крутые, как огонь,
Теперь уж точно, я скакал на «Доне»,
Теперь я знал, что он –
Конкретный конь!
"Кажись, живой...", ведь за окошком, утро, пытаюсь, голову с подушки, приподнять,
"Ну, как дела?" - "Неплохо мне, как будто,
И даже, в кайф! – Но как…
Сие понять?"
«Секрет тут прост», - Володя мне ответил, "Коньяк хорош – ты должен понимать!",
Поэтому, коней ты, тройку оприветил,
Было б еще, так мог еще,
Скакать!
Помнишь, у Пушкина?» - вдруг сверху глас раздался, и, через несколько томительных минут,
Володя с темною бутылкою спускался:
«Уже холодного Цимлянского,
Несут!»
В бокалах пенилось бордовое шампанское, остаток ночи и начало дня,
Мы смаковали крымское Цимлянское,
Снимая жажду, от конкретного,
Коня!
Эх, на вокзале было жалко расставаться, в крови еще горел живой огонь,
Мне завтра будет нечем поправляться,
А у него всегда в запасе –
Свежий конь.
«Тебе куда!?» – «Аж, до Зеленогорска», «А мне, – ты знаешь, в Старый Петергоф»,
Мы попрощались, скромно так, не броско,
«Счастливо!» , «До свиданья!»,
«Будь здоров!»
И разошлись, на Питерском перроне, судьба нас снова разводила врозь,
«Распрягали хлопцы тройку кОней…»
Мне, казалось, из динамиков,
Неслось…