посвящается моей соседке по лестничной клетке в административном районе Орехово-Борисово города Москвы Софье Соломоновне Церельсон и её собаке Найде
не бывшей любимой-кокетке,
блудившей со мной без затей, -
я стих посвящаю соседке,
поднявшей голодных детей.
квартира-то есть, есть, ребятки,
но дома-то нет, и порой
стишки я пишу на площадке -
обкуренный, ночью, бухой.
и вот, из безвидного мрака
к железному лифту опять
она всё волочит собаку
овчарку свою прогулять.
худую немецкую морду
та тычет всё в мусорный бак.
и взяли ж дурацкую моду:
держать в коммуналках собак!
и вот, я их вижу в окошко.
они по холодной земле
идут.
чтоб не встретиться с кошкой,
стараются кануть во мгле,
стараются быть словно тени
и ссать в потаённых углах,
собратья мои и соседи.
как будто бы тая впотьмах,
бредут наугад в полном мраке,
как будто слепые, как бы
две старые, в общем, собаки,
две нечеловечьих судьбы.
и что им какой-то Полонский
и Тютчев, да хоть бы и Фет?
им тявкают в спину болонки,
им в морду вгрызается ветр.
и вот, распростёршая крылья
метель и морозная стынь,
как белая простынь, накрыла
и Соньку, и сонный пустырь...
давно наши предки скелеты
в промёрзлой земле лагерей:
мой дед - по доносу соседа,
а Сонькин - по "делу врачей".
давно Соловки и Бамлаги
мохнатым быльём поросли,
а мы вот живём, бедолаги,
в панельных бараках земли.
вчера ещё, в Божью Субботу
волы'нила Сонька весь день,
а завтра опять на работу,
и снова обычная хрень.
спасибо, соседушка Соня,
что всё проживя и стерпя,
на смертном одре, как впросонье,
я всё-таки вспомню тебя.
я всё-таки вспомню Россию
и всё, что о ней не сказал,
кресты над погостом косые,
какой-нибудь зябкий вокзал...
за то, что ни жизнь, ни милиция
нас не превратили в зверей,
за то, что всегда похмелиться
давала немного рублей,
что среди безвидного мрака
небесной тоски и земной
гуляет судьба, как с собакой,
с тобою, с Россией, со мной