ВСТУПИТЕЛЬНОЕ СЛОВО
На виртуальных страницах нашего интернет-издания мы с удовольствием представляем творчество замечательного Поэта Нины Ягодинцевой.
Сказать: её стихи совершенны по форме и глубоки по содержанию – значит, отделаться скороговоркой.
Добавить: поэтическая фонетика приятна, тропы необычны, а стилистические фигуры профессиональны – было бы правильной, но далеко не полной характеристикой.
Отметить: умение передачи динамики чувств и своеобразие восприятия многообразного мира через субъективное отображение личности – поймать себя на мысли: так можно сказать о многих мастерах слова, а значит, снова не удалось ухватить суть.
А может, предоставить читателю самому дополнить это вводное слово? Ведь мы настолько разные, что каждый видит мир в своём преломлении. Каждый человек – особенно творческий – это и своя система координат, в том числе поэтических, и своя эмоциональная оценка.
Наверное, тайна поэзии в том и состоит, что стихотворения адресовано не только уму, но и глубинам души, и это сочетание определяет своеобразие культурного бытия и человеческого мировосприятия.
Не будем утомлять читателя долгими рассуждениями. Стихи скажут сами за себя.
И с этими мыслями представим автора.
Нина Александровна Ягодинцева – секретарь Союза писателей России, кандидат культурологии, доцент кафедры режиссуры театрализованных представлений и праздников Челябинской государственной академии культуры и искусств. Автор более 20 книг, изданных в России и Германии, переводов с азербайджанского и башкирского языков, а также более 500 публикаций в литературной и научной периодике России, Испании и США. Стихи Ягодинцевой вошли в ведущие современные поэтические антологии России. Она лауреат ряда всероссийских и международных литературных премий в области поэзии, литературной критики, переводов и научных трудов, член жюри Всероссийской литературной премии им. П. П. Бажова (Екатеринбург), председатель жюри Южно-Уральской литературной премии. С апреля 2013 года ведёт популярную авторскую рубрику «Прикладной смысл» на официальном сайте Союза писателей России «Российский писатель». Руководит межвузовской литературной мастерской «Взлётная полоса», ведёт Литературные курсы ЧГАКИ.
В ПЕЧАЛИ ТЫ ЯСНА
***
Четыреста лет монастырь стоял
И семьдесят лет – пустырь.
Камень стёрся до дыр и свет золотой остыл.
Храм восстановили, закрыли дверь на замок,
И с этого дня идущий мимо порою услышать мог:
Поют, Господи! Словно издалека,
Пыльцой прозрачной осыпаясь на облака,
Слёзной радугой озаряя глаза –
Высокие женские голоса.
Из-за узких окон и толстых стен
Слов и не разобрать совсем –
Только сам полёт молитвенных голосов,
Понятный без слов.
Подходили к порогу, тяжёлый ключ вставляли в замок,
Слушали: звучит ли хор неведомый, или смолк?
Тихо под сводами. На домотканых половиках
Серебрится прах.
Выходили. Лязгала дверь. Не поют – молчат.
В селе палили костры, лежал удушливый чад,
Внизу в овраге молча журчал родник…
И не у кого было спросить о них.
Как принять на веру вечный небесный труд?
Дадут ли тебе на поруки поруганный этот сад?
Мимо проходишь: Господи, как же светло поют!
Дверь отворяешь – пусто. Нет никого. Молчат.
Но прорезается в сердце лёгкий высокий звук
И прорастает к небу через живую ткань:
Сколько же здесь работать, не покладая рук,
Не раскрывая тайн…
* * *
В печали ты ясна, а в радости жестока.
Но я тебя люблю и помню лишь о том,
Как сладко пить вдвоём твоё вино восторга,
С неведомой войны вернувшись со щитом.
В печали ты ясна, в печали ты прозрачна,
И тайной глубиной мерцаешь, как звезда –
Но страшно пить вдвоём твоё вино удачи:
Ты выбираешь раз и губишь навсегда.
Не родина, не мать – одной любви под силу
Простор твоей души, пожар твоей крови.
Но только для тебя я эту жизнь просила,
И отдаю тебе – как хочешь, так крои.
В печали ты ясна – я повторяю это
Как заклинанье – вслух, и вся печаль во мне
Восходит словно свет, а то, что прежде света,
Жемчужным холодком покоится на дне...
* * *
Русское солнце, дорожное, скудное светом...
Очи в слезах – только я не узнаю об этом.
Грошик серебряный – хлеба купить, или просто
В стылую воду забросить с Калинова моста?
Дайте вернуться опять по старинной примете
В эти скупые края, где серебряно светит
Русское солнце, плывущее хмарью февральской,
Детское сердце терзая тревогой и лаской! –
Русское солнце! Холодное, ясное, злое,
Словно присыпано давнею белой золою,
Словно обмануто, брошено, но, воскресая,
Из кисеи выбивается прядка косая.
Медленно-медленно, свет собирая по искрам,
Я проникаюсь высоким твоим материнством:
Это душа твоя ищет меня, как слепая,
Бережным снегом на тихую землю слетая...
* * *
На том берегу Юрюзани,
Словно уже на небе,
Избы стоят высоко.
Мостиком в три дощечки,
Тропкой по косогору –
Разве туда взберёшься?
Речка бежит и плачет
К морю, как будто к маме –
Сбиты её коленки.
Платьице пенит ветер,
Выгоревшие прядки
К мокрым щекам прилипли.
Смотришь так отрешённо,
Словно душа узнала,
Куда ей потом вернуться.
* * *
Смотрите, спящие, смотрите же,
Как звон гуляет в граде Китеже,
Расшатывая окоём
В смятенье яростном своём!
Смотрите, если вы не слышите,
Как волны, молниями вышиты,
Идут и падают внахлёст
На берег, полный сбитых звёзд!
Звон поднимая до Всевышнего,
Беззвучно ратуя: услышь его! –
К востоку обратясь лицом,
Звонарь раскачивает сон.
А наяву гуляют ордами,
Глумясь над спящими и мёртвыми,
И голь не срам, и стыд не дым,
И веки тяжки – невподым...
* * *
На три стороны помолясь,
На четвёртую обернусь:
Не ходи, синеглазый князь,
На мою золотую Русь!
Дети малые крепко спят,
Бабы Господу бьют челом.
Брошу наземь узорный плат,
Спрячу волосы под шелом.
По Калинову по мосту
Бьют копыта в сухой настил.
А сказала я Господу,
Чтобы он мне грехи простил.
И за брата, и за отца, –
Где теперь и отец, и брат? –
И за узенький след кольца,
И за брошенный наземь плат.
Жирно чавкает злая грязь –
Не вином напоили Русь!
На три стороны помолясь,
На четвёртую обернусь.
* * *
В средоточье города и мира
На туберкулёзном сквозняке
Что тебя спасло и сохранило,
Как ребёнок – пёрышко в руке,
Иногда, стремительно и кратко,
Словно лёгкий солнечный ожог,
Взглядывая на тебя украдкой
И опять сжимая кулачок?
В темноте невыносимо тесной,
Крылышками смятыми дрожа,
Замирала в муке бесполезной
Крохотная слабая душа:
Разве голос? – Где ему на клирос!
Разве сердце? – Купят, не соврут!
Но темница тёплая раскрылась
И открылось тайное вокруг:
Что ж, взлетай легко и неумело,
Где бессчётно в землю полегли...
Родина – таинственная мера
Боли и любви.
* * *
В моём краю зима – пожар,
До неба выметнуло пламя.
Оно застыло, не дыша,
И степь скользит под облаками:
Поёшь ли, тихо ль говоришь –
Алмазным пламенем горишь!
И слышно только снежный хруст
Да тишину над долгим воем.
Здесь душу покидает Русь
И начинается неволя:
Вдыхаешь в молодую грудь
И степь, и смерть, и снежный путь.
А воздух зол, как тетива,
Свободы ждущая веками,
И всходит белая трава
Вокруг горячего дыханья:
Спеши! Наградою тебе –
Деревня, люди, ночь в избе...
* * *
Непогода пришла как отряд батьки Махно:
Гогоча,
из горла прихлёбывая,
прикладом стуча в окно,
Выгребая запасы осенние из подвалов и с чердаков…
Да не боись, чего там –
ноябрь всегда таков.
Если воля и холод сойдутся –
родится смерть.
Ничком на овчинку неба падает степь,
Серая, буранная пустота,
Но сердце уже не обманешь –
родная, та,
Где не за что ухватиться душе слепой,
Где – если заплачешь, в сердцах оборвут:
не пой!
А замёрзнешь, тряхнут за шиворот:
встань!
Россия моя, Россия, свиданье тайн
Непостижимых!
Когда по снежной стерне
Ведут, матерясь, к обрыву или к стене,
На сквозном перекрёстке
иных дорог
Свернут напоследок цигарку:
курни, браток…
И ты вдыхаешь дымок и не помнишь зла.
О жизни ли горевать, если всё –
зола?
О смерти ли, если даже махра –
сыра?
Крайнему:
докурите, а мне – пора.
* * *
Владимир. Снег. Пожаром памяти
Весь горизонт заволокло.
Одна метель стоит на паперти
И застит рукавом чело.
И только облачко дыхания
Трепещет тайно возле уст...
Прости меня, не обрекай меня
На адский пламень русских чувств!
Одна мерцающая свечечка,
Ладошкой скрытая, спасёт
От наплывающего вечера,
От страшной памяти высот.
Один твой взгляд, меня жалеющий
И обвиняющий стократ,
Один вопрос немой: а где ж ещё
До бела снега догорать,
Как не в России, во Владимире,
Где ты несёшь домой свечу,
А я шепчу: "Прости, прости меня" –
Но быть прощённой не хочу.
* * *
Музыка моя, Иремель тоски,
Кисловатая карамель высот,
Даже если гибель и не спасти –
Всё равно спасёт.
Даже если смотришь издалека.
Даже если просто помнишь – и всё,
Будет рядом музыка и тоска,
И спасёт.
Ах, сметало ж небо к зиме стога
Для спасенья наших голодных душ –
Иремель, Зюраткуль да Зигальга,
Таганай, Нургуш...
Караваны лет, череда веков,
Гиблой юности золотая скань –
Всё к ногам твоим! Чтобы встать легко,
Если скажешь «Встань!»
Обжигая губы об имена,
Не позаришься на чужую ложь.
Три глотка спасительных: «Ро-ди-на» –
И опять живёшь.
* * *
В.А.Кислюку
Из мелочей! Из мелочей –
Из неумелых и неловких
Не умолчаний – так речей...
Из гиблых пасмурных ночей,
Качающих, как в старой лодке,
Где прибывает темнота
Со дна, пробитого о камень.
И век не тот, и жизнь не та,
И течь не вычерпать руками.
Из мелочей – из ничего!
Из огонька в траве прибрежной,
Из бормотанья птичьего,
Из лунной тени на чело,
Неуловимой, неизбежной.
Оттуда, с призрачного дна, –
Смирение перед судьбою:
Так застывает глубина,
Едва колеблясь под стопою.
Из мелочей! Крупинки звезд,
Сухие слёзы океана,
Пустыни каменный погост
И слов качающийся мост –
Упругий мост самообмана...
Из ежедневной суеты –
Трамвая, ЖЭКа, магазина –
Штрихи слагаются в черты:
Они прекрасны и чисты
Пронзительно, невыразимо.
* * *
Тоску твою свели на торжище,
Любовь забыли вспоминать,
Лица не узнают – но кто ж ещё
Так жарко может воспылать
От невесомого касания,
От золотого сквозняка!
Не покидай меня, спасай меня,
Веди меня сквозь облака,
Как ты сама идёшь – не каешься,
Не наклоняешь головы,
И только сердцу откликаешься
Среди губительной молвы.
* * *
Вернись в тот сон, где ты была
Любима и светла от счастья,
Где Богородица прошла
В окно к соседке постучаться,
Где тайну нянчит белый сад
И на ветру смеются вишни,
Где материнский лёгкий плат
Печали шёлковые вышили…
Ты помнишь – всхлипнуло дитя,
Когда калитка заскрипела,
Сухою веткою тебя
За сердце яблоня задела –
И словно чёрным чертежом
Вдруг отчеркнула безвозвратно:
В каком-то городе чужом
Ты сны чужие смотришь жадно,
И эти кровь, и смерть, и блуд,
Придуманные воспалённо,
В твой сад, пока ещё зелёный,
Волною огненной идут.
* * *
В деревне царь – пожар: нахлынут ветры с гор –
Узорчатым шатром взвивается костер!
А дерево черно – серебряную чернь
В предчувствии огня не удержать ничем.
Морщинистым рукам забытых миром вдов
У грозного царя не вымолить свой кров.
С покорных на Руси всегда берут втройне –
В миру и на войне, в воде или в огне.
Старухи голосят, и колокол, гудя,
Взывает к небесам о воинстве дождя,
Но тучи за хребтом, и небу тяжело
Тащить по гребням скал свинцовое крыло.
Битком набив мешки, оставив белый прах,
Пожар уходит вдаль на взмыленных ветрах.
И колокольный звон баюкает враспев
Тяжёлый бабий вой, бессильный древний гнев,
И падает река с уступа на уступ,
Облизывая соль с горячих горьких губ.
* * *
Что сердце слабое? Трепещет
Надеждой перемены мест?
Ты эмигрант, ты перебежчик,
Невозвращенец и мертвец.
Твой век не вышел из окопа.
Твой год уже полёг костьми.
Твой час настал – но неохота
В сырую землю, чёрт возьми!
И вот стоишь перед таможней
С нелепой ношей за спиной:
Со всей великой, невозможной,
Смертельно вечною страной...
* * *
Пасхальный сухарик, посыпанный сахарной крошкой,
Растаял во рту...
О, как соблазнительно боязно хоть понарошку
Взглянуть за черту,
Где небо сливается с небом, и сливочный запах,
И вербная пыль...
И самых любимых не вспомнишь, и самых-пресамых
Ты тоже забыл...
Там свечка горела, икона в тяжелом окладе
Стояла за ней.
И дед белокурые волосы бережно гладил:
Не бойся огней!
Там бабка кормила блинами, гадала на картах,
Вязала носки...
И взрослое время на бурных своих перекатах
Сжимало виски.
Ты вырос, хранимый скупою крестьянской заботой,
Но праздник не скуп:
Пасхальный сухарик со сладкой своей позолотой
Раскрошен у губ.
И благовест сердце качает, как будто младенца,
И сердце молчит,
И чьи-то глаза все пытаются в небо вглядеться
Сквозь пламя свечи.
За памятью память, за волнами темные волны -
Вселенский прибой.
И любишь невольно, и все забываешь невольно,
И небо с тобой.
* * *
Листвы взволнованная речь
Ошеломляет, нарастая:
На этот ветер можно лечь
И долго мчаться, не взлетая,
Легко сминая гребни волн,
Сбивая лиственную пену,
Зелёный гул со всех сторон
Вбирая постепенно...
Пока в душе ещё темно,
Блуждает, словно свет в кристалле,
Всё то, что произнесено
Листвы закрытыми устами –
Всё то, что обретает слог
Вблизи молчанья, между строк.
Но если настигает страх,
И даже защититься нечем –
На всех немыслимых ветрах
Распустятся полотна речи:
Спасти, утешить, оберечь,
Дать мужества на ополченье…
И небо – речь, и поле – речь,
И рек студёные реченья.
* * *
В России надо жить бездомно и смиренно.
Не стоит наживать ни золота, ни тлена –
Ни счастье, ни беда тебя не оправдают,
Дворец или тюрьма – никто не угадает.
В России надо жить не хлебом и не словом,
А запахом лесов – берёзовым, сосновым,
Беседовать с водой, скитаться с облаками
И грозы принимать раскрытыми руками.
Нам родина страшна, как страшен сон из детства.
Мы рождены в луну, как в зеркало, глядеться,
И узнавать черты, и вчитываться в знаки,
И сердце доверять ворованной бумаге.
В России надо жить. В её садах весенних.
В России надо жить! Ей нужен собеседник.
Великая страна, юдоль твоя земная,
Скитается в веках, сама себя не зная...
* * *
Покуда ехали, стемнело.
И свет, испуганный впотьмах,
Метался, рвался то и дело
И опрокидывался в страх.
Но обочь, с каждого пригорка,
Куда усталый взор ни кинь,
Звенела нестерпимо горько
Сухая серая полынь.
Сама уже почти у края
Апрельского небытия,
Она как будто бы украла
Дыханье жизни для тебя.
Родной земле почти чужая,
Забытый пестуя мотив,
Она немела, провожая,
И умирала, проводив.
* * *
Такси, и музыка воровская,
Густеет ночь, а ехать далёко.
Звёздочка розовая у края
Горячего чёрного небостока.
А музыка рвётся в окно, тоскуя,
От слова к слову перелетая:
«Ах, полюби меня хоть такую –
Смотри, какая я молодая…»
Слушать нельзя, а не слышать – мука,
Думать не о чем – сердцу горько.
Машина летит как стрела из лука,
И кажется, небо плывёт под горку.
И душно – как будто страну украли,
И пошло теперь уповать на милость,
И звёздочка розовая у края,
У самого края остановилась,
И музыка падает, нелюбима,
Мешая пыль со слюной и кровью…
Водила смеётся – его калыма
Не обломать никакой тоскою.
* * *
Ничего-ничего, добрались и мы
До сырых сухарей, до пустой сумы,
До смертельного снега, до синевы,
Как желали вы.
По России-матушке ледостав:
Горьку стопку в рот, лебедей в рукав.
Насушили трав, напоили сном –
И забудь о том.
По России-матушке ледоход:
Лебедей в облака, горьку стопку в рот.
Ни один птенец не замёрз в груди:
Прощевай, лети!
А теперь мы свободнее, чем вода.
Мы уже воротились из никогда.
Мы уже убедились: и там не ждут.
Остаёмся тут.
* * *
Охрана вооружена,
Дорога в белый сумрак брошена.
Вокруг такая тишина,
Что от неё не жди хорошего.
Январский холод зол и слеп,
И в полдороге – одинаково –
Кривая мельница судеб,
Крутая лестница Иакова.
По оба выросших крыла,
Куда бы злая блажь ни целила,
Зима в беспамятство слегла –
И ни кровинки на лице её.
Но с облаков наискосок –
Тонюсенький, вздохнёшь – и нет его,
Трепещет русый волосок
Луча залётного, рассветного…
Помилосердствуй же! И впредь,
Где горя горького напластано,
Не дай соблазна умереть,
Не допусти соблазна властвовать.
* * *
Нельзя ни на миг оставить одну
Эту полночь, эту страну,
Наилегчайший из всех даров –
Эту бессонницу на Покров.
Нельзя ни на миг! Но, закрыв глаза,
Я забываю про все «нельзя»,
Я затеваю почти побег
Пламенем вдоль невесомых век.
Я прохожу по сырой траве
С белым лебедем в рукаве,
С тихим озером на душе –
И открываю глаза… Уже?
Да. Ни на миг. Разверни теперь
Белый свиток своих потерь.
Белым по белому – о былом:
Лебедь, бьющий о лёд крылом.
То-то зима в России долга!
Из году в год на Покров снега,
Да и какие мы сторожа –
Укараулишь тебя, душа?..
***
Огонь неизбежного ада
Неведомой клятвой заклят:
Сквозь влажную ткань листопада –
Закат.
О, эти небесные ткани
Надёжнее стен крепостных!
То пламя, то холод рывками
Колеблют их –
Но падают в страшную бездну,
Откуда нежданно пришли,
И я замираю безвестно
У края земли:
Ничем ни одну не меняя
Из наших губительных тайн,
Струится, сердца заслоняя,
Прозрачная ткань,
И многое видно за нею –
Не в силах глаза отвести,
Одно повторяю, немея:
Прости...
* * *
Мимо пригорка, вниз,
Синим заборы крашены…
Это молитва-жизнь
Века позавчерашнего…
Взлает и смолкнет пёс,
Скрипнет снежок, калитка ли,
И тишина до слёз –
Словно уже окликнули.
Яблоневый дымок,
Снежное воскресение –
Если бы кто-то смог
В этом найти спасение,
Тропкой сойти к реке
И постоять у вымоин:
Вот он я – знать бы, кем
У бездорожья вымолен…