N.N.
Впадая в спячку, как и всякий зверь,
не думаешь о праве пробужденья.
Еще полтакта в минус — снова зренье
кладёт рекламный алфавит курсивом.
О... то, что я слепа, вдвойне правдиво
и знаково становится теперь.
Следами — снегом — шагом — будет текст.
Мой добрый друг, прости витиеватость,
писать тебе — единственная радость,
но, чтоб не междометить, снова густо
мешаю тесто мысли. Се — искусство
преодоленья самых слабых мест.
Мой дорогой, в такую пору нет
ни языка, ни песни, ни дороги.
Я утром выползаю из берлоги
попробовать окрестности наощупь —
поскольку это дело явно проще,
чем починить глаза и встретить свет.
Непросто принимать, что сохнет плоть —
с ней личность лепит ком ассоциаций,
но если я смогла тебя дождаться,
прими всё, что имею — жар горенья,
чтоб истина взошла над заблужденьем
как над божками этноса Господь.
Мучение бумажного листа:
не те слова, посыл не тот... иначе
всё переформулировать... но зрячий
читатель мне сегодня не товарищ —
для пламени нет опыта пожарищ,
а только ощущенье вещества.
Ты мне помог найти императив
высокий, безотказный, всесезонный.
Мне за тобой стремиться нет резона,
да я и не стремилась — но — стремлюсь.
И, может, это самый главный плюс —
не личностный, но сущностный мотив.
В невидящем зрачке зажжён огонь,
он, с наступленьем календарной ночи —
защита от возможных червоточин,
словесных — пеплов, гарей, саж,
когда я вдруг, до запятой ужавшись,
твою целую правую ладонь.