Мой капитал — пятьсот страниц,
работодатель — мрак и похоть.
Толпа свирепствует, без лиц,
вопит закон — весь пыль и грохот!
Народ не спит. Он в думах тяжких.
Под звон правительственных маршей
решает, кто здесь вор, кто тунеядец.
Сменяет бледность пор их щек румянец...
«Кто написал несчетность слов,
вот он за каждое в ответе!
А нам, рабам, под тяжестью оков,
запрещено произносить о смерти!
Нас бьют — мы молимся и плачем
в ногах у узурпатора, в тени.
Его незыблемая мощь всех нас пленит...
А что поэт? По сцене будто клоун скачет!
Он говорит на неизвестном языке,
он есть чужак, и проходимец, и злодей...
О, батюшка, избавь нас от уродов,
а нам — чтоб счастливы мы были и здоровы!..»
Вот сон я вижу — странен он, нелеп:
надгробная плита — вся грязь и плесень —
ни фотографии, ни дат, ни пояснений.
Кругом — шприцы, окурки, черный хлеб...
Я слышу дождь и вижу только надпись эту:
«С любовью. От народа. Для поэта».