Когда меня в злодействах обвинили,
Загнав за тяжкий кладенец ворот.
Когда меня допросами томили,
Спустив в подвалы под гнетущий свод.
Когда я плакал, павший от бессилия.
Враг добивал безумием меня.
Я испытал все прелести насилия,
Но никого при том не обвинял.
Лишь сжал в кулак и сердце, и печёнку.
Да мозг усилием воли иссушил.
И стал подобным малому ребёнку:
Который, что-то там себе решил.
Не знающий, объятий материнства.
Не помнящий, отцовского родства.
Он из Москвы, а может быть, из Минска?
Он – кукла или форма естества?
Я охладел в подвальных катакомбах.
Гожусь лишь шкурою на барабан.
Да в черепе, заложенная бомба,
Исходит храмным звуком как орган.
Но вот живу. Хотя и бесполезно.
О пользе, что без веры рассуждать?
А Вера неустойчива, известно.
Коль крыльев нет, не сможешь и летать.
Стена стоит, не отсырела кладка.
Не постоянны даже палачи.
И палачам приходится не сладко.
Ты перед ними бисер не мечи.
Не выйти мне. Коль суждены мне муки,
Пройду все круги Ада до свинца.
И только крысы, милые подруги,
Разделят путь со мною до конца.