Триумф смерти. II. Из Петрарки

Владимир Микушевич
   Когда померкло солнце в мирозданье,
Навеки возвратившись в небеса,
И, как слепец, я был в моем страданье,
   Настала ночь, и выпала роса,
Дабы, подняв завесу снов непрочных,
Аврора вышла, бледная краса,
   И в блеске драгоценностей восточных
Авророю приблизилась жена
Из венценосиц горних непорочных,
   И руку мне дала, вздохнув, она,
Желанную, и вечная услада
В моем печальном сердце рождена:
   "Не узнаешь? А как была я рада,
Когда с дороги общей ты свернул!"
Как в юности, для сердца и для взгляда
   Она была; я вслед за ней шагнул
Туда, где рядом с буком лавр тенистый ;
Велела сесть; я спорить не дерзнул.
   "Как не узнать мне лик моей пречистой! -
Я говорил и плакал. - Ты мертва
Или жива?" В ответ мне взор лучистый.
   "Жива, но только ты пойми сперва:
Ты мертвый, жизнью ты живешь земною, -
Услышав я премудрые слова. -
   Недолго ты поговоришь со мною.
Смиряй себя хотя бы в этот раз.
Расстаться мы должны порой дневною".
   И молвил я: "Когда в последний час
То, что зовется жизнью, миновало,
Скажи мне, смерть мучительна для нас?"
   "В слепой толпе затерян, как бывало, -
Ответила, - едва ли ты блажен.
В тупых ее сужденьях толку мало.
   Выводит смерть из этих мрачных стен
И только тех карает, кто дотоле
Предпочитал свободе смрадный плен.
   Утешенный хотя бы малой долей
Блаженства моего, не стал бы ты
Оплакивать меня, живя в неволе".
   Глаз не сводя с небесной высоты,
Умолкла в созерцании святыни,
И просияли дивные черты.
   Сказал я: "Как мне думалось поныне,
Отрава, хворь, Калигула , Нерон
Смерть наделяли горечью полыни".
   Она в ответ: "Не спорю, предварен
Конец тоскою, муками, тревогой,
И грешника за гробом ждет урон.
   А тот, кто полагается на Бога,
Со вздохом отойдет когда-нибудь,
Помучившись при этом лишь немного.
   Кончины не страшилась я ничуть.
Вдруг слышу я в предсмертном утомленьи,
Готовая душой в последний путь:
   "О как несчастен тот, кто в отдаленьи,
Считая день за сотню тысяч лет,
Стремится к ней! Напрасное стремленье!
   Пустынно море, берег, целый свет.
Он думал, говорил, писал, пылая,
О ней одной, которой больше нет".
   Смотрю, моя советчица былая3,
Которая сопутствовала нам,
Тебя смирить, меня смягчить желая.
   Узнать ее смогла я по речам,
Хотя благоразумная печальной
Тогда предстала гаснущим очам.
   И в юности моей первоначальной,
Особенно любимая тобой,
(По мненью многих, это не похвально!)
   Я жизнь могла бы счесть почти тоской
И распознать в ней горестную малость
В сравнении с кончиною такой,
   Когда меня домой влекла усталость,
Изгнанницу, и разве что к тебе
В тот сладкий миг я чувствовала жалость".
     "Что, госпожа? И мне в моей судьбе, -
Вскричал я, - мне в печали нестерпимой
Поверить, что могли к моей мольбе
   И верности, до гроба нерушимой, -
Свидетель Бог! - величие храня,
С подобной высоты непогрешимой
   Вы снизойти, хотя не знал я дня,
Когда бы нежный пламень глаз прекрасных
Не мучил неизвестностью меня?"
   Как солнце после долгих дней ненастных,
В ответ мне засиял сладчайший смех,
Поистине утеха для несчастных.
   "Ты возомнил, что любишь больше всех, -
Промолвила, вздохнув, - а я любила
И строгостью предотвращала грех,
   И твоего побаиваясь пыла,
Наказывала я тебя, как мать,
Чтобы приличий младость не забыла.
   Я думала: "Он обречен страдать;
Пылает он, влюбленный, видит внешность,
А чувств моих не в силах угадать;
   Нуждается в лекарстве безутешность,
И все-таки узда нужна коню,
Смиряющая пылкую поспешность.
   Нет, лучше строгий вид я сохраню
И воспротивлюсь в беспощадном споре
Жестокому любовному огню".
   Когда тебя одолевало горе,
Я жизнь твою спасла и нашу честь,
Явив немного нежности во взоре.
   Любовь сказаться жаждет вся, как есть,
И временами робкие приветы
Едва скрывали жалобную весть.
   Вот все мои уловки и секреты.
Отсюда гнев и милость и печаль,
Которые тобою же воспеты.
   Ты плакал, и тебя мне было жаль.
Я думала: "Он гибнет без подмоги.
Прийти к нему на помощь не пора ль?"
   Пристойностью целя твои тревоги,
Я видела: потребны удила,
Когда тебя пришпорят по дороге.
   Так я тебя на поводу вела,
Краснея и бледнея за работой.
Усталая сегодня весела".
   "Ах, госпожа! Не верится мне что-то, -
В слезах дрожал я. - Слишком дивный плод
Взращен чудесной вашею заботой".
   "Вот маловерный! Ни моих забот
Не оценил, ни речи откровенной, -
Вся вспыхнула, - а кто за кодом год
   Был дорог мне один во всей вселенной,
Так что любезен был мне тот силок,
В котором ты душой томился пленной,
   Своим искусством ты меня увлек;
Завоевал ты мне мирскую славу.
От совершенства не был ты далек,
   Но мне, признаться, сдержанность по нраву,
И погрешил ты, стало быть, в одном:
Открыл ты сердце людям на забаву,
   Тогда как я уже читала в нем.
Безгрешные, мы были бы всецело
В любви согласны, как и в остальном.
   Одно и то же пламя в нас горело,
Но только пламень мой был вечно скрыт,
А ты являл свой пламень то и дело,
   И всенародно плакал ты навзрыд.
Желание не менее упорно,
Когда молчать велит желанью стыд.
   Страданье воле нашей не покорно.
Какими словесами ни греши,
Молчать не легче скорби непритворной.
   Не заглянул ты в глубь моей души,
Когда при встрече, вняв речам влюбленным,
"Любовь не смеет" пела я в тиши,
   С тобой была я сердцем истомленным,
Когда моих не видел ты очей,
И ты себя считаешь обделенным,
   Напрасно! Ты при этом разумей:
Как только представлялся в жизни случай,
Я не жалела для тебя лучей,
   Любовью одержимая могучей,
Хотя грозил мне твой влюбленный взор
Своею властью, нестерпимо жгучей.
   И заключая этот разговор
Признаньем, для тебя довольно лестным,
Замечу на прощанье: до сих пор
   Была земным блаженством и небесным
Я взыскана; гнетет меня одно:
Мой край родной останется безвестным .
   Зачем родиться не было дано
С тобою мне в гнезде твоем цветущем ,
Хоть родину мою хулить грешно?
   Но мог бы ты в огне, тебе присущем,
Не встретиться со мною, так что я
Безвестною осталась бы в грядущем".
   "Нет, - молвил я, восторга не тая, -
Мою любовь подвигла третья сфера ,
А небесам подвластны все края".
   "Достойному к лицу такая вера, -
Сказала, - ты восторгом обуян,
И вновь тобою позабыта мера.
   День вывела уже для смертных стран
Заря, покинув золотое ложе,
По грудь едва ли солнцу океан.
   Мгновения теперь еще дороже.
Прощание печальное пришло,
И взвешивать слова придется строже".
   "Мне только с вами, госпожа, светло! -
Воскликнул я. - Увидите вы сами:
Без вас мне будет слишком тяжело.
   Нельзя ли мне последовать за вами?
Я там воскресну, если здесь умру".
Издалека ответила: "Годами
   Скитаться без меня тебе в миру".
 
(С итальянского)