Ирреальная проза
(продолжение "Лекари Великой Зари")
гл. 5
«На Святоместе. Седьмая мраморная ступень.»
Сквозь хрустальные завалы Аламея пробиралась к Свято-месту. Следом за ней, мерно мыча, по ступеням из красного мрамора шли великозорские, на глазах пустеющие коровы. Слышно было, как на хрустальные россыпи шлепаются их густо клубящиеся лепешки. Пробуя хрусталь на зуб, коровы недоумевающе мычали и сплевывали. Они многозначительно переглядывались и трясли рогами, наконец, задрав, как по команде, хвосты, медленно и плавно вошли в Лихое море.
Поджав колени, Аламея присела на седьмую ступень. Ничего вокруг не происходило. Только площадные моря, Лихое и Возвышенное, слегка вышли из берегов, да штук пятнадцать близлежащих контор понуро торчали из воды.
От вышедшего на купанье коровьего стада уровень воды значительно повысился. Окна сразу нескольких контор первых этажей с треском раскрылись, и оттуда, навстречу волнам Лихого моря, освобожденные от своих стен и столов, потоком хлынули отчеты, ведомости, списки, разбухшие от перенасыщения папки с личными делами, чайники, счетные машинки и коробки с тортами.
Следом за своими причиндалами из окон выплывали сонные конторщики за одно с начальством.
Аламее казалось, что все это происходит не само по себе, а кто-то невидимый, со зложелательной душой, сочиняет пасквиль на нормальную человеческую жизнь. И пасквиль этот, как ни странно, воплощается в реальную материю, вытесняя этой материей все поистине здоровое и живое, подменяя не лишенных ума людей какой-то чудовищной биологической эманацией, вне всякого уважения к себе и чувству собственного достоинства.
Как бы подтверждая ее мысли, на простор площадного моря выплыли пять барахтающихся мужичков, самоотверженно глотающих скользкую тину и прочую нечисть. Откусывая от коровьих лепешек, лезущих прямо в рот, мужички аккуратно, с особым чувством преисполненного радения, поддерживали широкомасштабную черную папку, вцепившись в которую и остервенело колотя ботинками по воде, отдавал последние распоряжения Главбух Кисель Иванович.
- Чего расплавались, как дохлые рыбы! - кричал он визгливым, но все-таки строгим начальственным тоном, отдуваясь от лепешек фонтанами тухлой воды. - Это вам не Дом отдыха! Это - работа! В 11 ноль-ноль планерка, и никаких изменений не будет!
- Какая планерка! Тонем ведь! - крикнул прыщавенький мужичишка с брошкой на нежелающем погружаться в воду атласном галстуке.
- Тонуть тоните, - отпарировал барахтающийся Кисель Иванович, отмечая про себя неугодность прыщавенького мужичишки, которого, видимо, увольнять придется за разговорчивость, - тоните, а дела спасайте!
- Эх, ма, - пробулькал мужичишка, подпирая чешуйчатым плечиком оседающую и как бы стремящуюся смыться с глаз черную особых дел папку. - Велика Заря, а плыть некуда.
Тем временем черная папка заволновалась в руках ее держателя, сделала экивок в воздухе и показала рога.
Явленные конторщикам рога привели барахтающихся и в без того шаткое положение. Главбух Кисель Иванович принял показавшую рога папку особенно близко к сердцу.
- Ма, - хлюпнул он двумя пузырьками, - пришло...- После чего качнулся поплавком на воде и медленно пошел на засыпанное хрусталем дно.
Выглянувшая из воды голова коровы спокойно сжевала сверхсекретную папку с важными великозорскими планами на будущее и, выплюнув розовую тесемочку, заглянула в глаза застывших на плаву конторщиков. В глазах этих, миммикрирующих под рыбьи, отражался ужас, навеянный непредсказуемой ситуацией, возникшей в Лихом море.
Коровья голова понятливо кивнула с достоинством флагмана коровьего стада и скрылась под папкой с годовыми отчетами. Часть конторщиков ощутила сиюминутный прилив обморока. Эта слаборазвитая часть конторских завсегдатаев болталась кверху животами на неудобной для возлежания, сырой и скользкой поверхности Лихого моря.
Знала бы голова великозорской Буренки, какой фурор произвела она в стане спускающих на нее ускоренные планы по надоям молока, так, наверное, продырявила бы не одну папку, упражняясь в искусстве ныряния. Продержавшись под водой какое-то время, флагман великозорских Буренок вынырнула, при этом уложив в обморок оставшуюся часть конторщиков. Еще бы! В прореженных хрустальной пищей коровьих зубах воинственно дергалось оживающее тело Главбуха.
Выталкивая из своей ненасытной до гадости утробы остатки поглощенного моря, Кисель Иванович спешно глянул на часы.
- 11 ноль-ноль, - завопил он, - начинаем планерку!
Повинуясь его команде, лежащие кверху животами быстренько перевернулись и стали усердно барахтаться.
- Как тут было предложено, голосуем за цифру 2 в синей папочке! - выкрикнул Главбух. - Кто ЗА?
Барахтающиеся сослуживцы попробовали было поднять руки, но всякий раз при попытке это сделать, они с головой погружались в воду.
- Ну вот, я же говорил, что все будут против, - с вытекшей изо рта улыбкой сказал Кисель Иванович, опершись на подплывший к нему конторский стол. - Я же говорил, что тут цифра 10 нужна.
- Цифра два нужна! - робко понеслись возражающие возгласы.
- Кто против цифры 10, прошу голосовать! - забираясь на крышку во время подвернувшегося стола, снова предложил Главбух.
Рук опять не было видно, потому что поднимающие их сослуживцы тут же погружались в воду.
- Все ясно, - сказал Главбух. - Совещательный комитет планерки свою работу закончил. - И, горделиво восседая на конторском столе, слегка подгребая волны, Кисель Иванович деловито поплыл к окну своей конторы, где не тронутый волнами Лихого моря ожидал его сухой, до последнего дырокола родненький кабинет.
- Кисель Иванович! - с подобострастием в голосе окликнул Главбуха один из вечно барахтающихся, но никогда не тонущих конторщиков, - Глазенкин утонул!
- Нет проблем! Один звонок, и спасатели прибудут, - заверил свою тонущую братию Главбух и еще активней погреб от места событий, то и дело комкая наворачивающуюся улыбку. Что означало: «Наконец-то этот инициативщик Глазенкин навсегда отвязался от него со своими инициативами».
А рядом с барахтающимися конторщиками оказалось множество пучеглазых коровьих голов, которые, вылавливая папки с раздувшимися от воды цифрами заготовленных кормов и, выплевывая в море скрепки, степенно похрумкивали бумагой.
Конторщики, как им было велено, из последних сил проводили в Лихом море свое собрание.
- Давайте решать, что нам делать с этим хрусталем! - подражая Главбуху, кричал прыщавенький с чешуйчатым плечиком из-под сползшего ворота рубахи. - Хрустальная буря завалила все городские помойки... Простите, я хотел сказать «скверы», - быстренько поправился он. - Как избавиться нам от этой напасти? В каких цифрах будем измерять нанесенный Великой Заре урон?
Над волнами Лихого моря пронесся вой сирены. Это вереница паралоновых спасательных машин вошла в Лихое море.
- Сначала спасаем коров!- возвышаясь на белом пуфике, скомандовал главный спасатель.
- Людей сначала бы надо!- хотел было натолкнуть спасателей на верную мысль прыщавенький с чешуйчатым плечиком.
- Людей у нас больше, чем коров, - заявил Главный спасатель, - значит, коровы дороже. Последнее реликтовое, можно сказать, стадо...
И спасатели приступили к отлову Буренок на воде. Время было к обеду, и на третьей городской площади очухались бульдозеры. С присущим всем великозорцам энтузиазмом, лязгом и рыканьем они прогрызли соединительные каналы между площадными морями. Вода с Лихого и Возвышенного, извиваясь мехами рудой кобылы и спаиваясь в хлябь единого потока, побежала на третье площадное море, отчего уровень двух предыдущих морей значительно сник.
Барахтающиеся конторщики почувствовали себя на отмели, перекрестились, кто умел, и, отряхнувшись от остатков воды, побежали по своим рабочим местам. Двое из побежавших все-таки вернулись и подхватили почивавшего среди дохлых ракушек и битых стаканов испаряющегося Глазёнкина.
- Нет уж, - подхватывая Глазёнкина, шепнул своему коллеге Прыщавенький, - пусть этот Глазёнкин до конца рабочего дня на службе отбудет, а то как ему за два с четвертью часа платить? Пусть отбудет...
- Конечно, - кивнул головой коллега, - а потом объявим, что умер на трудовом фронте в битве за выполнение государственных планов...
- Везучий был этот Глазёнкин, гад, - волоча утопленника, приговаривал прыщавенький. - В самом начале трудового дня помер.
- Конечно, - кивнул головой коллега, - нет бы дома, на заслуженном вечернем отдыхе. То-то бы досада была...
Ни с того, ни с сего, полуденное небо Великой Зари разверзлось салютами. Салюты как прорвало. Спасенные и выдворенные на берег коровы снова было кинулись в море, которое теперь уже не доставало им и до копыт. Площадно-морские часы, качаясь на своих несколько оголенных стропилах, заиграли великозорский гимн.
- К месту Великих свершений прибыл Великий Лекарь! - еще громче и выразительнее прежнего провозгласил новый Глашатай.
- Чудодейство свершилось! - вторила свита под теперь уже красным паланкином. - Великий Лекарь мечтал о Венеции и создал Венецию на своей собственной родине. Скоро мы все будем плавать в челноках и играть на мандолинах. Ура Великому Лекарю в его великих свершениях и глобальстве ума!