O. Wilde.The Remarkable Rocket
Сын Короля собрался жениться, и по этому случаю готовилось празднество. Свою невесту он ждал целый год, и, наконец, она прибыла. Невеста была из России, и весь путь от Финляндии она ехала в санях, запряжённых шестёркой оленей, а сани были сделаны в форме лебедя, где между крыльями и разместилась маленькая Принцесса. Длинная шуба из горностая доходила ей до пят, на голове у неё была шапочка, отделанная тонкой серебристой тканью, а сама она была такой же белой, как тот Дворец, в котором она жила прежде. Настолько белым было её лицо, что все люди на улицах удивлялись.
– Она похожа на белую розу, – кричали они и с балконов бросали Принцессе под ноги цветы.
Перед воротами Дворца её уже ждал Принц.
У него были мечтательные фиалковые глаза, а волосы – как из чистого золота. Увидев её рядом, Принц опустился на одно колено и поцеловал ей руку.
– Твой портрет был красивым, – сказал он, – но ты намного прекрасней, чем картина, – и маленькая Принцесса покраснела.
– Прежде она была похожа на белую розу, – говорил молодой Паж своему соседу, – а теперь похожа на красную розу.
И придворные пришли в восторг. Три последующих дня все кругом повторяли:
– Белая роза, красная роза, белая роза, красная роза, – а Король приказал удвоить жалование Пажу. Поскольку тот не получал ничего, то и пользы ему никакой не было, но это считалось большой честью, о чём сообщили в Дворцовой Газете.
По прошествии этих трёх дней праздновалась свадьба.
Была величественная церемония. Рука в руке жених и невеста входили под балдахин из багряного бархата, расшитого небольшими жемчужинами. Затем был Государственный Банкет, продолжавшийся пять часов. Принц и Принцесса сидели на почётном месте в Большом Зале и пили из кубка чистейшего хрусталя. Только
по-настоящему влюблённые могли пить из него, а если кубка касались лживые губы, то он становился серым, тусклым и туманным.
– Совершенно ясно, что они любят друг друга, – говорил молодой Паж, – ясно видно, как в хрустале.
И Король вторично удвоил ему жалование.
– Какая честь! – кричали все придворные.
Жених и невеста должны были танцевать танец с розой, а Король обещал сыграть на флейте. Играл он очень плохо, но никто не осмеливался сказать ему об этом, потому что он был Королём. По сути, он знал только две пьесы,
и никогда нельзя было определить точно, которую из них он исполняет, но это не имело значения, поскольку, что бы он ни играл, все кричали:
– Очаровательно! Очаровательно!
Последним номером программы праздника была грандиозная демонстрация фейерверка, и намечалась она точно в полночь. Маленькая Принцесса никогда в своей жизни не видела фейерверк, и Король приказал, чтобы Королевский Пиротехник устроил его в день свадьбы.
– На что похожи фейерверки? – спрашивала Принцесса своего Принца, когда они прохаживались по террасе.
– Фейерверки похожи на Северное Сияние, – сказал Король, который всегда отвечал на вопросы, адресованные другим, – только они более натуральны,
а что касается меня, то я предпочитаю их звёздам, так как всегда знаешь, когда они появятся. Ты обязательно должна их увидеть.
И вот в конце Королевского сада был установлен большой помост, и как только Королевский Пиротехник установил всё в надлежащем порядке, отдельные предметы фейерверка начали разговаривать друг с другом.
– Конечно, мир очень красив! – восклицала маленькая Хлопушка. Только посмотрите на эти жёлтые тюльпаны. Ах! если бы они были настоящими петардами, не было бы ничего красивее. Я очень довольна, что путешествовала. Путешествия чудесным образом улучшают ум и освобождают от всяческих предрассудков.
– Королевский сад – это ещё не весь мир, глупая Хлопушка, – сказала Римская Свеча, – мир – это огромная территория, и тебе понадобится три дня, чтобы внимательно осмотреть его.
– Любое место, которое ты любишь – это и есть твой мир, – произнесло задумчиво Огненное Колесо, которое было прикреплено к старому ящику в раннем возрасте, а в глубине своего разбитого сердца гордилось собой, – но любовь сейчас не в моде – её убили поэты. Они так много о ней писали, что им никто не верит, и я не удивляюсь. Истинная любовь страдает и молчит. Я вспоминаю, как прежде… Но это уже не важно теперь. Романтика – это вещь из прошлого.
– Чепуха! – заявила Римская Свеча, – романтика никогда не умирает, она, подобно луне, живёт вечно. Жених и невеста, например, искренне любят друг друга. О них я всё слышала от Порохового Патрона в обёртке из коричневой бумаги, который оказался вместе со мной в одном ящике, и я знаю все последние новости Двора.
Но Огненное Колесо упрямо трясло головой.
– Романтика мертва, романтика мертва, романтика мертва, – бормотало оно. Огненное Колесо было из тех, кто полагал, что если одно и то же сказать много раз, то это, в конце концов, становится истиной.
Вдруг раздался резкий сухой кашель, и все огляделись. Звук исходил от высокой, заносчивого вида, ракеты, что была закреплена на конце длинной палки. Она всегда кашляла перед тем, как высказаться, чтобы привлечь к себе внимание.
– Кхе! Кхе! – прокашляла Ракета, и все стали слушать, кроме Огненного Колеса, которое всё трясло головой, бормоча: «Романтика мертва».
– К порядку! К порядку! – выкрикнула Петарда. Она была чуточку политичной, всегда играла важную роль на местных выборах, поэтому использовала парламентские выражения.
– Совсем мертва, – прошептало Огненное Колесо и погрузилось в сон.
Как только воцарилась тишина, Ракета кашлянула в третий раз и начала. Она говорила очень медленно, отчётливым голосом, будто диктовала свои мемуары, и всегда смотрела поверх личности, к которой обращалась. У неё, и в самом деле, были исключительные манеры.
– Какая удача для сына Короля, – заговорила Ракета, – что он женится в тот же самый день, когда я должна взлетать. Конечно, если бы всё происходило раньше, то ему было бы хуже, но Принцам всегда везёт.
– Боже мой! – сказала маленькая Хлопушка, – я думаю, что всё как раз наоборот – это нас запустят в честь Принца.
– Для тебя это может быть и так, – отвечала Ракета, – на самом деле, я не сомневаюсь в этом, но для меня – всё иначе. Я – очень выдающаяся Ракета и происхожу от выдающихся родителей. Одним из них было Огненное Колесо ещё тех дней, и его тогда обновили для грациозного танца. Когда это самое Огненное Колесо выступало публично, оно прокручивалось девятнадцать раз перед тем, как погаснуть, каждый раз выпуская в воздух семь розовых звёзд. Колесо было около метра в диаметре, и для него применялся очень качественный порох. Вторым моим родителем была Ракета французского производства, похожая на меня. Она взлетала так высоко, что люди опасались того, что она никогда не пойдёт вниз. Но она всё же снижалась, потому что у неё был добрый характер, и рассыпался великолепный золотой дождь искр. Газеты писали о ней в хвалебных выражениях, а Дворцовая Газета назвала её выступление триумфом пиротехнического искусства.
– Вы говорите: пиротехника, пиротехника, – сказал Бенгальский Огонь, –
я знаю, что такое пиротехника, потому что так было написано на моей собственной упаковке.
– Да, я сказала: пиротехника, – ответила Ракета суровым голосом,
и Бенгальский Огонь почувствовал себя таким подавленным, что сразу стал задирать маленькую Хлопушку, чтобы показать, что он персона, ещё что-то значащая.
– Я сказала, – продолжала Ракета, – я сказала… Что я сказала?
– Ты говорила о себе самой, – отозвалась Римская Свеча.
– Да, да, я помню, что обсуждала какую-то очень интересную тему, когда меня так грубо перебили. Ненавижу грубость и плохие манеры в любых проявлениях, так как я очень чувствительная натура.
– А что такое – чувствительная натура? – обратилась Петарда к Римской Свече.
– Это личность, которая, имея собственные мозоли, всегда наступает на мозоли других, – тихим шёпотом ответила Римская Свеча, и Петарда от смеха чуть не взорвалась.
– Скажи-ка на милость, чему это ты смеёшься? – осведомилась Ракета, –
я ведь не смеялась.
– Я смеюсь, потому что счастлива, – отвечала Петарда.
– Это очень эгоистичная причина, – сердито отреагировала Ракета. Какое у тебя право – быть счастливой? Ты должна думать о других. Фактически, ты должна думать обо мне. Я всегда думаю о себе самой, и, надеюсь, что все делают то же самое. Это то, что называется сопереживанием, и это красивая добродетель, которой я обладаю в высшей мере. Предположим, что со мной вечером что-то случится. Какой трагедией это будет для всех! Принц и Принцесса уже никогда не будут счастливыми, вся их супружеская жизнь будет расстроена,а что касается Короля, то он этого не перенесёт. Право, когда начинаю размышлять о важности своего значения, я почти тону в слезах.
– Если ты хочешь доставить удовольствие другим, – сказала Римская Свеча, – ты должна содержать себя в сухости.
– Конечно! – воскликнул Бенгальский Огонь, который был теперь в хорошем настроении, – нужно руководствоваться общим здравым смыслом.
– Каким таким общим! – негодовала Ракета, – вы забываете, что я – не такая, как все, я – Выдающаяся Ракета! В общем, каждый может иметь здравый смысл, не имея воображения. А вот у меня воображение есть, поскольку я никогда не представляю вещи такими, каковы они на самом деле, я всегда думаю о них совсем по-другому. Что касается предложения содержать себя в сухости, то очевидно, что здесь нет никого, кто мог бы оценить впечатлительную натуру. К счастью, это для меня не важно. Единственная вещь, которая может поддерживать всю жизнь, – осознание неизмеримо низкого положения всех других, и это чувство я неизменно культивирую. Но ни у кого из вас нет сердца. Вы здесь смеётесь и шутите, как будто Принц и Принцесса только что не поженились.
– Ну, да! – воскликнул Огненный Шар, – а почему бы и нет?
– Ах, что за тривиальный взгляд на жизнь! – отвечала Ракета, – но это как раз то, чего я ожидала. Ничего в вас нет, вы пусты. Ведь возможно, что Принц и Принцесса уедут жить в страну, где есть глубокая река, возможно, у них будет единственный сын, маленький рыжеволосый мальчик с фиалковыми, как у самого Принца, глазами, и допустим, что однажды он со своей няней отправится на прогулку, и его няня может заснуть под самым старым деревом, а малыш, возможно, упадёт в глубокую речку и утонет. Какое ужасное несчастье! Бедные родители! Потерять единственного сына – это страшно! Я такого не переживу.
– Но они не теряли единственного сына, – возразила Римская Свеча, –
с ними вообще не случилось никакого несчастья.
– Я и не говорила, что случилось, – ответила Ракета, – я сказала, что может случиться. Если они потеряют единственного сына, то не будет смысла что-то ещё говорить об этом. Ненавижу людей, которые плачут над сбежавшим молоком. Но когда я думаю, что они могут потерять своего единственного сына, то это сильно впечатляет меня.
– Да, действительно! – закричал Бенгальский Огонь, – ты – самая впечатлительная натура изо всех, каких я когда-либо встречал.
– А ты – самый грубый тип изо всех, каких я когда-либо встречала, – ответила Ракета, – и ты не можешь понять моей дружбы с Принцем.
– Так ты ведь даже не знакома с ним, – удивилась Римская Свеча.
– Я никогда не говорила, что знакома с ним – ответила Ракета, – осмелюсь сказать, что если б знала его, то не смогла бы с ним дружить. Дружба – очень опасная вещь.
– Тебе, в самом деле, надо держать себя сухой, – сказал Огненный Шар, –
это важно.
– Очень важно для тебя, несомненно, – возразила Ракета – а я буду плакать, если захочу. И действительно, она разразилась слезами. Слёзы стекали вниз по её палке, подобно дождевым каплям, и чуть не утопили двоих маленьких жучков, которые искали сухое место, где они могли бы жить.
– Конечно, она натура романтичная, – промолвило Огненное Колесо, – она плачет, когда плакать совсем не о чем, – и глубоко вздохнув, Колесо начало размышлять о ящике, на котором стояло.
Но Римская Свеча и Бенгальский Огонь негодовали и громкими голосами кричали: «Вздор! Вздор!» Были они чрезвычайно практичными, и когда возражали против чего-нибудь, всегда называли это вздором.
Принц и Принцесса возглавляли танцы. Они танцевали так красиво, что высокие белые лилии любовались ими, выглядывая из окон, а красные маки кивали в такт своими головками.
Вот пробило десять часов, потом одиннадцать, затем и двенадцать.
С последним ударом часов Король послал за Королевским Пиротехником.
– Начинаем фейерверк! – приказал Король, и Пиротехник, низко поклонившись, проследовал в конец сада. У него было шесть ассистентов, и каждый из них нёс зажжённый факел, закреплённый на конце длинного шеста.
Без сомнения, зрелище было великолепным.
"Виз-з! Виз-з!" – зазвучало Огненное Колесо, делая оборот за оборотом.
"Бум! Бум!"– подхватывала за ним Римская Свеча. Потом заплясала на месте Петарда, а Бенгальский Огонь раскрасил всё вокруг розовым цветом.
"Бах! Бах!" –вторила Хлопушка, которая была чрезвычайно рада самой себе.
Все имели грандиозный успех, кроме Выдающейся Ракеты. Она так отсырела от своего плача, что не могла взлететь. Порох в ней был замечательного качества, но от её слёз он так промок, что никуда не годился. Все её бедные родственники, с которыми она не стала бы и разговаривать, разве что с кривой ухмылкой, взлетали в небо, подобные чудесным золотым цветам с лепестками из огня.
– Ура! Ура! – кричали все придворные, а маленькая Принцесса радостно смеялась.
– Полагаю, что меня оставили для какого-то, более важного торжества, – произнесла Ракета, – несомненно, что всё именно так, – и она выглядела ещё более надменной, чем всегда.
На следующий день пришли рабочие, чтобы привести всё в порядок.
– Очевидно, это депутация, – заметила Ракета, – и я приму её
с соответствующим достоинством. Она задрала нос и нахмурилась, будто думая
о чём-то важном. Но рабочие не обратили на неё внимания, пока не собрались уходить. Один из них увидел её.
– Стоп! Что за негодная ракета? – закричал он и швырнул её через ограду в канаву.
– Негодная ракета? Негодная ракета? – бормотала она, пролетая по воздуху, –это невозможно! Пригодная ракета, вот что сказал тот человек. «Негодная» и «пригодная», – очень похоже звучит, и часто это значит одно и то же, –
и тут она шлёпнулась в грязь.
– Здесь не очень уютно, – отметила она, – но, несомненно, что это – фешенебельные лечебные грязи, и меня послали сюда поправить здоровье. Мои нервы, конечно же, расшатаны, и мне требуется отдых.
Потом к ней подплыла маленькая Лягушка с яркими, как из драгоценных камней, глазками, в зелёном крапчатом пальто.
– Я вижу: ты – новосёл! – воскликнула она, – а здесь ничего нет, кроме грязи. Предоставьте мне дождливую погоду, канаву, и я буду счастлива. Как ты думаешь, будет ли дождь после обеда? Я верю и надеюсь на это, но всё небо голубое и безоблачное. Как жаль!
– Кхе! Кхе! – произнесла Ракета, начиная кашлять.
– Что за очаровательный голос у тебя! – закричала Лягушка. Он так похож на кваканье, а кваканье – это самый музыкальный звук в мире. Вечером ты услышишь наш песенный клуб. Мы рассаживаемся на старом утином пруду вблизи домика фермера, и как только взойдёт луна, начинаем. Это так интересно, когда все не спят, а слушают нас. А вчера я услыхала, как жена фермера говорила своей матери, что из-за нашего кваканья она всю ночь не сомкнула глаз. Какое удовлетворение – знать, что ты так популярен!
– Кхе! Кхе! – сердито откашлялась Ракета. Ей надоело то, что она не могла вставить даже слово.
– Несомненно, у тебя восхитительный голос, – продолжала Лягушка, – надеюсь, что ты придёшь на утиный пруд. Ну, я поплыла, приглядывать за детьми. У меня шесть прелестных дочурок, и я боюсь, что их может повстречать Щука. Она – настоящее чудовище и без колебания позавтракает моими малышками. Прощай, уверяю тебя: я рада, что у нас был такой приятный разговор.
– Как же, разговор, – заворчала Ракета, – ты всё время болтала сама. Это не разговор.
– Ну, кто-то же должен слушать, – ответила Лягушка, – а я люблю говорить всё сама, это экономит время и предотвращает споры.
– А вот я люблю споры, – возразила Ракета.
– А я – нет, – благодушно призналась Лягушка, – споры – вульгарная вещь, потому что в порядочном обществе все имеют одинаковые взгляды. Прощай вторично, я вижу вдалеке моих дочурок.
И маленькая Лягушка поплыла.
– Она – очень назойливая тварь, – говорила Ракета, – и плохо воспитанная. Ненавижу тех, кто говорит только о себе так, как это делаю я, или желает говорить только о себе, как я. Это я называю эгоизмом, а эгоизм – наиболее отвратительная вещь, особенно для темперамента, подобного моему, потому что я хорошо знаю свою романтическую натуру. Вы можете брать с меня пример, и лучшего образца вы не найдёте. Теперь у вас есть шанс немедленно воспользоваться случаем, так как я намерена возвратиться ко Двору; фактически Принц и Принцесса поженились в честь меня. Конечно, вы об этом ничего не знаете, поскольку вы – провинциалы.
– Нет смысла разговаривать с ней, – заговорила Стрекоза, сидевшая на макушке большого коричневого камыша, – нет никакого смысла, так как она собирается покинуть нас.
– Ну, это её потеря, не моя, – сказала Ракета, – я не собиралась разговаривать с этой Стрекозой из-за того, что она не обращает на меня внимания. Мне нравится слушать, как я говорю. Это – одно из самых больших моих удовольствий. Я часто веду длинные беседы сама с собой, но я так умна, что иногда не понимаю ни единого слова, из тех, что говорю.
– Тогда тебе нужно преподавать философию, – заметила напоследок Стрекоза, расправила свои прозрачные крылышки и взлетела в воздух.
– Как глупо с её стороны, не остаться здесь! – воскликнула Ракета. Уверена, что у неё не так часто бывает возможность повысить свой интеллект. Но меня это нисколечко не заботит. Не сомневаюсь, что мой гений будет когда-то оценён.
И она погрузилась в грязь немного глубже.
Через время к ним подплыла большая Белая Утка.
У неё были жёлтые лапки с перепонками, и она считалась красавицей из-за своей походки вразвалку.
– Кря, кря, кря, – произнесла Утка, – какая интересная у тебя фигура. Позволь спросить: ты родилась такой, или это – результат несчастного случая?
– Сразу видно, что ты всегда проживала в сельской местности, – отвечала Ракета, – иначе, ты бы знала, кто я такая. Но я прощаю твоё невежество. Это нехорошо – ожидать от других, что они будут такими же выдающимися, как я сама. Несомненно, ты удивишься, когда услышишь, что я могу взлететь в воздух и вернуться, осыпаемая золотым дождём искр.
– Я не думаю об этом, – сказала Утка, – потому что не вижу, какая от этого польза кому бы то ни было. Вот если бы ты могла пахать землю, как вол, тащить повозку, как лошадь, пасти овец, как собака колли, это – другое дело.
– Дорогуша, – сказала Ракета, – вижу, что ты принадлежишь к низшему сословию. Личность, подобная мне, никогда не бывает бесполезной. У таких есть определённые достижения, и этого более, чем достаточно. У меня нет интереса к производству любого типа, и менее всего к тому, что ты рекомендовала. Я всегда придерживаюсь мнения, что тяжёлый труд – это просто утешение для тех, кому совсем нечего делать.
– Ну, ну, – проговорила Утка, у которой был миролюбивый характер, и она ни с кем никогда не спорила, – у всех разные вкусы. Но в любом случае, надеюсь, что ты здесь будешь жить.
– О, дорогая, нет, – запротестовала Ракета, – я только гость, временный гость. Я нахожу это место довольно скучным. Здесь нет общества, не найдёшь здесь и уединения. Возможно, я скоро вернусь ко Двору, поскольку знаю, что моё предназначение – сделать сенсацию в мире.
– Однажды и у меня были такие мысли – войти в публичную жизнь, – заметила Утка, – так много вещей, которые следует реформировать. Я председательствовала на заседаниях какое-то время назад, мы принимали резолюции, осуждающие всё, что нам не нравилось. Но от них, похоже, не было толку. Сейчас я занимаюсь домашним хозяйством и забочусь о семье.
– Я создана для публичной жизни, – говорила в ответ Ракета, – так же, как и мои родственники, даже беднейшие из них. Когда мы появляемся, то привлекаем большое внимание. В настоящее время сама я не появлялась, но когда появлюсь, это будет изумительное зрелище. Что касается домашних дел, то это быстро старит и отвлекает от возвышенных целей.
– Ах! возвышенные цели жизни, как они прекрасны, – оживилась Утка, – мне это напомнило, что я голодна.
И она поплыла прочь, повторяя: «Кря, кря, кря».
– Вернись! Вернись! – заорала Ракета, – я хочу ещё многое сказать тебе, – но Утка не обращала внимания.
– Я рада, что она удалилась, – сказала себе Ракета, – определённо, у неё весьма посредственный интеллект.
Она немного глубже погрузилась в грязь и начала размышлять об одиночестве гения, как вдруг двое мальчишек в светлых курточках, с котелком и связкой хвороста, появились на берегу.
– Должно быть это – депутация, – подумала она и постаралась выглядеть очень достойно.
– Эй! – закричал один из мальчишек, – посмотри на эту старую палку. Удивляюсь, как она сюда попала? – и он вытащил Ракету из канавы.
– Старая палка, – простонала Ракета, – невозможно! Золотая палка – вот, что он сказал. Золотая палка – это очень подходит. Всё же они по ошибке приняли меня за одного из сановников Двора.
– Давай кинем её в огонь,– предложил другой мальчишка, – она поможет нам вскипятить воду в котелке.
Они уложили хворост, а на самый верх поместили Ракету и разожгли огонь.
– Великолепно, – обрадовалась Ракета, – они собираются запустить меня в воздух, и это увидят все.
– Теперь мы поспим, – сказали мальчишки, – а когда проснёмся, вода в котелке закипит, – и они улеглись на траву и закрыли глаза.
Ракета очень отсырела, и понадобилось много времени, прежде чем она загорелась. И вот огонь охватил её.
– Сейчас я взлечу! – закричала Ракета и выпрямилась, – знаю, что я взлечу выше звёзд, выше луны, намного выше солнца. Короче, я взлечу так высоко, что…
«Физ-з! Физ-з! Физ-з!» – и Ракета взлетела прямо в небо.
– Восхитительно! – кричала она, – я всегда буду так взлетать! Какой у меня успех! – но никто не смотрел на неё. Затем странный трепет овладел ею.
– Я сейчас взорвусь! – воскликнула Ракета, – весь мир будет в огне, а взрыв будет таким, что целый год все будут говорить только об этом.
И она, действительно, взорвалась.
– Бах! Бах! Бах! – взрывался порох. Всё было, как положено, только никто этого не слышал, даже двое мальчишек, потому что они крепко спали.
Палка – это всё, что осталось от Ракеты, и она упала на спину Гуся, который прогуливался возле канавы,
– О, Небо! – заорал перепуганный Гусь, – пошёл дождь из палок!
И он плюхнулся в воду.
– Я знаю, что произвела сенсацию, – вымолвила Ракета и испустила дух.
**************************************************