Сергей Пресс (Sergej Press)
Насморк в оттепель
Я написал стихотворение о кино и не только о кино, подобном «Оттепели» Тодоровского-младшего. Но не все поняли. Вижу, нужны пояснения. Я бы не обратил даже внимания на такое кино (я такое не смотрю) и даже смотреть бы не стал, если бы этот фильм еще до показа не был так разрекламирован либералами, а затем и остальными. Я заподозрил политический подтекст и пришлось смотреть. Я не ошибся. Несмотря на то, что до показа Тодоровский заявлял об отсутствии политики в фильме, политика там есть, и именно она в фильме главная. С этого и начинается ложь такого кино. А мимо лжи я, как честный человек, пройти не могу, если эта ложь овладевает массами, т.е. тогда, когда ложь и становится политикой.
Ложь продолжалась и дальше. Опять еще до показа Тодоровский заявил на ТВ, так сказать, свое творческое кредо. Мол, есть артхаусное кино и голливудское, а между ними и есть то кино, которое смотрят и помнят люди. Этим он и объясняет свою приверженность к легкому кино, к кино типа «Стиляг» или «Оттепели». А, на самом деле, есть легкое кино (кино легкого жанра: комедия там или фарс, еще что-то. Пусть меня поправят те, кто разбирается в искусстве. Я в нем не разбираюсь). А есть кино лекговесное, т.е. неглубокое, неправдивое, без исторической правды, без которой не может быть настоящего искусства. Т.е. фильм, роман, стихи могут быть сколь угодно гениальными, в них может не быть правды фактической, но если в них нет правды исторической, правды времени, то это не кино, не роман и не стихи, а дерьмо собачье. И уж совсем мерзко, если правда искажается в угоду некоторых современных автору политических трендов, коммерческих или личных обстоятельств и дры и пры. Именно такое легковесное кино и предлагает нам Тодоровский- младший в двух своих фильмах о хрущевской эпохе: в «Стилягах» и «Оттепели». Когда я смотрю такое кино, я хватаюсь за пистолет и досмотреть его не могу. Поэтому скажу сразу (да простят меня те, кому фильм понравился) я смотрел оттепель даже не в четверть глаза. Но я честно пытался. Не смог. Настолько было противно. Мне, наверное, не поверят те, кто смотрел взахлеб. Потому и решил объясниться.
Конечно, не случайно, что уже, по крайней мере, во втором фильме Тодоровский обращается к хрущевскому только что постсталинскому времени. Такое двойное неслучайное обращение уже тренд, факт политический. И само название второго фильма это подчеркивает. Не надо было врать и прикрывыаться сомнительными теориями. Нужно было постараться как можно точнее передать дух, атмосферу того времени. И этого было бы абсолютно достаточно. И тогда было плевать на то, что в фильме почти все курят сигареты с фильтром, которые в СССР начали производиться только с 1966 года; можно было бы не обращать внимания на любование хрустом оберточной бумаги, в которую завернута грубо нарубанная к производственному ланчу докторская колбаса; можно пропустить мимо ушей совершенно немотивированную истерику мэтра кино Феди, ушедшего в запой по поводу мнимой измены своей жены, в которой только кретин мог бы заподозрить эту кухарку и дры и пры. А как мог главный герой в проливной дождь бросить на тёмной московской улице красивую девушку одну, пусть он ее и не любил, а любил жену, но ведь трахал то обеих. Невозможно даже для шестидесятых. Такой герой не смог бы дать в морду зарвавшемуся следователю.
А режиссер-стажер? Говорят его списали со Шпаликова. Но Шпаликов потому и был сценаристом, автором стихов, и только один раз режиссером, потому что у режиссера должен быть другой характер. И именно это погубило Шпаликова, а вовсе не советская система, на что намекивает фильм. А разве мог быть маститым режиссером Федя, так мастерски, но как мне кажется, с перебором заземленный Ефремовым? Из всех известных мне советских режиссеров по типажу с ним больше всего совпадает Пырьев, самодур и пьяница. Я не знаю, засовывал ли в пьяном виде прямо в павильонах Мосфильма Пырьев морковки (или чего там) оголившимся актрискам туда, куда в года оттепели не полагалось (сегодня можно). Но разве эта подробность может передать человеческие творческие поиски Пырьева, который снял и «Идиота» и «Братьев Карамазовых»? Конечно, зрителю, который сильно искушен в искусстве, такие детали не важны. Но для Тодоровского, который в искусстве тоже ничего не понимает, это должно было быть самым главным. Ведь он-то точно знает, не может не знать, что Федя-Пырьев, снимая «Братьев Карамазовых» перенес на ногах несколько инфарктов. Но об этом узнали только после последнего, от которго он тихо умер дома, так и не закончив экранизацию Достоевского. А, гворят, был ужасный человек, похлеще Феди.
Конечно, в фильме легкого жанра совершенно необязательно рассказывать о мучительных поисках шестидесятых, о достжениях великих авторов великого советского кино: Пырьева, Герасимова, Бондарчука, Александрова, того же Тодоровского-старшего, но атмосфера должна быть передана точно, а не ограничиваться порубанной докторской колбасой в коричневой оберточной бумаге, в которую ее точно заворачивали (даже я еще помню). Но атмосфера должна быть передана точно, особенно в фильме, близком по территории к реальным персонажам. Как? Это уже дело режиссера, сценариста, актеров, тех, кто в искусстве понимает еще меньше чем я. Я только зритель. Но смотреть такое я не могу, а после безобразно поставленного и искусственно придуманного эпизода со следователем прокуратуры я перестал смотреть фильм вовсе. Я понял, что это очередная развесистая клюква про страшную советскую действительность, на чем сегодня зарабатывают капитал нечистоплотные авторы, продажные журналисты и циничные политики.
Не было этого. И не могло быть. Не мог какой-то там следователь какой-то сраной прокуратуры прийти на съемочную площадку к Феде-Пырьеву и в пьяном виде куражиться над бедными актерами и другими участниками съемочной группы, трусливо (или робко) вжавшейся в стены. Чушь полная, находка режиссера. Понимаю, что Тодоровскому нужен был героический поступок для Хрусталева. Главный герой должен был дать власти по морде, иначе какой он герой. Но сама режиссерская установка на мордобитие власти – лжива, сделана из мелких политических интересов, ибо политика в чистом виде, несмотря на все декларации автора. Да и нем огло быть такого. Если бы такое произошло, то этот следователь улетел бы далеко и надолго, потому что люди, преданные партии, были тогда не только в прокуратуре, но и на Мосфильме тоже. Они были везде, и чаще всего были вполне искренними. Так что дать по морде зарвавшемуся прокурору в то время уже не было геройством, хотя и могли наложить дициплинарные взыскания. Но что было дальше, я уже не знаю, не смотрел, было противно. Сразу видно, когда автор высасывает испальца ужасы про советскую действительность. А что касается разговоров про никчемность киношников и их щебетания, то это можно услышать всегда: и тогда и сейчас. Кому нужно кино про такую оттепель? Только тем, кто хорошо разбирается в искусстве. Да тем, кто такое искусство делает. Посмотришь нынешнее кино или ТВ и невольно подумаешь: что таких сегодня больше всех. Но уверен, это не так.
Жаль некоторые актерские работы, замечательные работы. Михаил Ефремов, если окончательно не погрязнет в дешевой политике, имеет шанс стать крупным актером. Его самоотдача, погруженность в играемый характер, неистовость заражают. А это главное в актере - заразительность: хлопчатобумажный вытянувшийся носок телесного цвета, съехавший с его пятки, стоит у меня перед глазами. Прекрасен Андрей Смирнов в роли папаши Хрусталева (клянусь, эпизод я видел совершенно случайно). Хотя он считается режиссером, но как актер – замечателен, достоверен чрезвычайно. Для меня Бунин и Смирнов – одно лицо после того, как он сыграл нобелевского лауреата. Хорош он в «Елене», очень точный выбор. Остальные – на уровне, но так себе, профессионально, но без откровений, не особенно интересно. Такого много, в сериалах в том числе.
Конечно, я сужу по-дилетантски, а потому, по гамбургскому счету. И правды ради, должен сказать, что Тодоровский младший – не один такой, презревший исторический контекст и историческую правду в угоду сомнительной сегодняшней.
Вот, например, цитата:
«… помолчал, (он не только никогда не перебивал речи, но всегда выжидал, не скажет ли собеседник еще чего–нибудь), потом поднял голову, …. улыбнулся той особенной детской улыбкой, которой он пленил еще Марью Васильевну».
Он – Хаджи Мурат. Автор – Лев Толстой. Чтобы Пленный Хаджи Мурат пленил Марью Васильевну, а заодно и читателя, Толстой не придумал ничего лучшего, кроме этой натянутой детской улыбки. И ничего другого Толстой придумать и не смог бы, не погрешив против правды, русской правды, хотя и с этой улыбкой все равно согрешил, намеренно согрешил. Но ведь грешить и каяться – был его принцип, толстовский. А правда заключалась в том, что России, русским был нужен Кавказ в борьбе за выживание и развитие. Он нужен России и сейчас так же как и тогда. И сегодня, детская улыбка Хаджи Мурата выходит нам боком. Вот чем оборачивается ложь в искусстве. Толстой солгал с этой улыбкой. Солгал перед русской нацией. Очень ему хотелось насолить царю–батюшке. И ведь насолил. Где он эту улыбку увидел, не знаю. Мог ли увидеть ее у Хаджи-Мурата – тоже не знаю. Но я точно знаю, что кривую усмешку Шамиля Басаева детской не назовешь. Я ее сам видел, по тому же ящику. Я не верю, что она может быть детской, даже если предположить, что наше ТВ – лживое.
Достоверность атмосферы – это главное в любом произведении искусства. Она должна быть даже в легком жанре. Если нарушен баланс черного и белого, то вся картинка будет желтой, или серой, или еще какой. Уж Хрусталев-то, как оператор, об этом точно должен знать. Знает об этом и Тодоровский, не сомневаюсь. Но в «Оттепели» баланс нарушен, незаметно для знатоков искусства, но очень заметно для таких дилетантов, как я. В фильме, претендующем на политическое высказывание, нарушение баланса – недопустимо.
Вот почему этот фильм болтается между артхаусом, совком и Голливудом, впрочем, в полном соответствии с задумкой режиссера. Конечно, иной особый знаток искусства скажет: подумаешь сигареты с фильтром или оборзевший фальшивый следователь, колбаса-то докторская, и бумага - оберточная. Но ведь тот же самый особый знаток искусства на каждом углу будет клеймить советское кино за лакировку действительности, а все советсвкое искусство за фальш. И отчасти будет справедливо. И как видите фальшью занимался не только Пырьев, но и, гениальный Толстой, еще до советского периода. Так не пора ли восстановить честный образ и большевисткой, и до болешевистской России. Ведь сегодня можно сказать обо всем честно, прямо и открыто, без эзоповых языков и фиг в кармане. Достаточно одного языка искусства.
А вместо этого молодые и уже не очень молоджые авторы предпочитают выращивать клюкву в своих творческих лабораториях. Оно и понятно: клюква всегда была дороже простой, но такой нужно для жизни русской картошки. ьЧто поделаешь. Конец зимы, оттепепль, скоро время сева. Доброго и вечного.
Жизнь нашу превращая в балаган,
В потешный мюзикл и шоу лилипутов,
Плюёт мне в душу голубой экран,
И с каждой перепроданной минутой
Растут завалы и потоки пошлой лжи,
Через которые нам пробираться дестилетья,
Пока на новые не выйдут рубежи
Хрущёвы, Сталины, стиляги и Арбата дети.
По-прежнему нам режиссёры лгут.
Экран и принтер размножают бредни слепо.
Я думал, это оттепель, мой друг,
А это – насморк, пареная репа.
И снова на земле – война и мир.
С улыбкой детской режут нас Хаджи Мураты.
Не лгут мне только Пушкин и Шекспир.
Ведь даже Гёте – временами провокатор.
Но сколько ни моталось бы говно
Между артхаусом, совком и голливудом,
Есть, было настоящее кино.
Был месяц май, а, значит, лето будет.
14.12.2013 14:48
15.12.2013 15:39