Трем художникам – Евгению,
Вадиму и Сергею.
Мы с Женькой познакомились нелепо –
Я бровь ему разбил в дурацкой свалке
На том на дне рожденья. Кровь ручьем,
И весь в крови мой носовой платок -
Я ж врач, - из-за тебя в крови, Марина.
Я врач, а он художник. «Не художник, –
Он все твердил упрямо - я кузнец!».
Что говорить, он вправду был силен.
Там, в кузне, и нашли его потом,
Он сильно обгорел. Конечно водка,
Угарный газ и всякое такое…
Такое что? Да то же, что у всех.
И до конца не выкована роза.
Евгению, Вадиму и Сергею
Был дан талант. И вот он - «Райский Сад»
Вадимов. На холсте он сам и Лена
Нагие. И олень и олениха,
Река и белый голубь - Дух Святой.
Ему был дан талант. И дан был Бог.
Он веровал. Уже тогда. Тогда!
Теперь…Теперь прости его, Господь.
Нагим, совсем нагим в гробу лежал он,
Поверх, внакидку, старенький костюм
И на лице кусок холстины: «Лучше
Уж не снимать - уже прошла неделя».
Любовь и вера, водка и гордыня,
Адам и Ева, голубь, Райский Сад.
Евгения, Вадима и Сергея
Некрепкая, но связывала дружба.
Хотя Сергей… Он был чуть в стороне.
Вернее, он старался быть чуть выше,
Вернее, слово «чуть» тут ни при чем -
Он выше был и их, и всех, и вся,
И хоть работал дворником пока,
Но мыслил о переустройстве мира.
Вадим кивал и пил за счет его,
Евгений спорил с ним и тоже пил.
Теперь Серега перешел на сидр.
Рисует ли, как прежде он? Не знаю,
Давно не видел. Мир трещит по швам -
Гробы, гробы…И тут не до теорий.
Вообще, я не любитель построений
Логических. Сергей же строит всех.
И Таню. А портрета Тани нет.
Евгению, Вадиму и Сергею,
Марине, Лене, Тане, нам с тобой,
Любимая, всем жившим и живущим
«Гробы! - кричу - И мир трещит по швам!».
Но сад - любовь, но голубь - Дух Святой. 04г.
СТИХОТВОРЕНИЕ С ВЫСОКОМУДРЫМ
АСТРОЛОГИЧЕСКИМ ЭПИГРАФОМ,
ПРИПИСЫВАЕМЫМ НОСТРАДАМУСУ.
«Счастлив, кто знает, в коий год
И под каким рожден он знаком».
Вот дом, в нем женщина живет,
Здесь пахнет красками и лаком.
Здесь химеричный мир мечты –
Вот сочиненные пейзажи,
Вот выдуманные цветы –
Для красоты и для продажи.
Холсты и рамы на полу,
Под ними краски след текучий,
Палитра брошена в углу,
И на столе – рисунки кучей,
Окурки, блюдца, груды книг –
В подобных грудах вся квартира –
Чуть в стороне, без рамки, лик,
Как будто свет иного мира.
Лик? В общем… Да, мужской портрет.
Поодаль кисти дружной стайкой.
Мужчины, правда, в доме нет,
И лик написан не хозяйкой.
Но… Ладно. Здесь же, на столе,
Уж коли все окинуть взглядом,
Сухая роза в хрустале
И роза кованая рядом.
Шкафы. В них вазочки, горшки,
Еще цветок, от пыли серый,
Из глины дерзкие божки,
Которым нет ни капли веры.
По эдаким божкам чердак
Ревмя ревет и ветром свищет.
Короче, вечный кавардак,
Присущий этому жилищу,
Который кто-то, сгоряча,
Назвал «пейзажем после битвы».
И поминальная свеча.
И покаянная молитва.
2002 г.
ПОКАЯНИЕ
в попытке редактирования стихов художника Вадима Пронина
Мы с Вадимом не были друзьями.
Что же памятью о нем я пьян?
Без меня он гиб в зловонной яме,
Не со мной последний пил стакан.
Может быть, в друзья не вышел рожей,
Иль обоим было не с руки?..
Что же память-то о нем тревожит
И, смеясь, хватает за грудки?
И однажды… Был весенний вечер,
Я решился перебрать архив…
Молодой стоит, широкоплечий,
Зонт японский над собой раскрыв.
И стихи… Я в них - ни в зуб ногою.
Говорю: «Словесный бурелом.
«Буря мглою…» - это же другое!».
Взялся править… Ну, и по делом.
Ведь редактор, он за все в ответе.
Править? Как? Ломая и круша?
Человека больше нет на свете,
Но в стихах жива его душа.
«Наточить редакционный ножик!
Исцелить пусканием кровей!»
Но его душа живей, быть может,
Душ иных и, в частности, моей.
07 г.
НА СМЕРТЬ САНИ ГОБЕРНИКА.
И тканью черной занавесят зеркала,
И скатерть праздничную снимут со стола,
И для прощанья двери настежь отворят -
Последний, вечный совершается обряд.
А мы стоим и видим – гроб и друг в гробу,
Прядь непокорная на окаянном лбу,
И покаянным руки сложены крестом.
Слова - не те, воспоминанья - не о том.
И странны крепкие пожатия руки
Людей, с которыми мы не были близки.
Быть может, сглазили, быть может, недогляд…
И вечно вечный совершается обряд,
Живые стынут на кладбищенском ветру,
Чтоб зеркала раззанавесить поутру.
85г.
* * *
Я помню - детство, «праздник Октября»,
Флажок в руке, колонны демонстрантов,
Воздушные шары…Но как-то странно
Всё это было, честно говоря -
Какой октябрь седьмого ноября?
Седьмое нынче - просто выходной.
Приятно, ибо внеочередной.
Приятный повод, чтоб потешить лень,
Пошляться эдак там да сям без дела…
А кладбище, где я бродил весь день,
Как разрослось и как помолодело.
04г.
* * *
Сорок девять - разве ж это мало?
Кажется, достаточно вполне.
Холодок предчувствия финала,
Веселя, сбегает по спине.
Я жив еще покуда,
Хоть мне почти полвека.
Теперь почти что чудо
Полста для человека.
Теперь почти что то же,
Как сто - в былинной мгле.
Погодки и моложе
Давно уже в земле.
Оборвалась дорога,
Не заживает рана.
Ушло ужасно много
И чрезвычайно рано.
Что это? Рок? Не знаю.
Гнилы ли времена?
Я утром повторяю
Ушедших имена.
Зато я знаю точно,
Зато я знаю верно,
Зато я знаю то, что
Не смогут опровергнуть -
Они б не стали пылью,
Они бы с нами были,
Когда б они любили,
Когда бы их любили.
2005 г.