Из цикла «Деревенские рассказы»
В то утро Мария Герасимовна встала в тягостном состоянии души.
Она еще не выбрала ногу, на которую надо было встать с постели, но уже почувствовала, что день принесет ей очень много неприятностей.
Не соседям, которых она всегда считала плохими людьми, а именно ей. Кузьма, ее единственный и преданный, как собака своему хозяину, муж, спал на другой кровати и похрапывал, что еще больше привело ее в раздражение. У меня тут плохие сны и плохие предчувствия, а он спит себе, ему дела нет до моего тягостного состояния, подумала Герасимовна.
Кузька, а ну проснись! Мария Герасимовна, дочь от первого брака своей матери, была женщиной в годах, но властной, мужа всю жизнь держала в полном подчинении, а всю улицу - под собственной негативной оценкой. Мнения людей она никогда не принимала и с ними не считалась. При этом эти оценки менялись в зависимости от состояния ее души.
Ее соседка Татьяна Свиридова, была ее кумой, более близкой, чем сестра Катерина или брат Алексей от другого брака своей матери, но периодически становилась соседка и ее дети настоящей вражьей силой. Наступал разрыв всех дипломатических отношений на несколько месяцев. И так разрывы отношений происходили 3-4 раза в год и каждый год.
Татьяна и ее дети понимали нрав своей соседки и не придавали ее поведению, какого либо значения: не общается Герасимовна, но и ладно, ей же хуже. У нее, кроме рядом спящего Кузьмы, никого нет. А Кузька за 50 лет совместной жизни надоел ей до чертиков, она исчерпала весь свой арсенал обличительных слов и оскорблений. Кузьма все терпел и переносил, дебилисто улыбаясь говорил: "ну че разошлась, ну эта...гы-гы". Он больше не мог найти слов для протеста или вразумительной аргументации ее не справедливых нападков на него и на своих соседей. Он мог лишь промычать: «ну, э..гы-гы».
Кузька! Мне приснился плохой сон, не к добру, кряхтя от боли в суставах, проговорила Герасимовна. Ох, не к добру чую. Послухай, к чему бы это. Видела во сне нашего сына, Ванюшку, царствие ему небесное. Так он сидит и так пальчиком мне машет, дескать, мама, ты живешь не по божьему закону, людей обижаешь, моего папеньку обижаешь, не хорошо это. И так пальчиком, дескать, нельзя так себя вести. И вдруг исчез, не дал мне налюбоваться собою.
И вдруг, другая картина: снится мне пожар, большой пожар - горит хата моей кумы Татьяны, все бегают, суетятся, тушат, а я кричу: «Таньку в огонь, Таньку в огонь, это она подожгла хату». Хотя зачем ей поджигать свою хату, имея трех малых детей. Ой, господи, к чему все это? У меня аж пот выступил, и я проснулась. Кузька, ну че молчишь, как ты думаешь к чему все это и дите, и пожар?
Кузьма ничего не мог путного ответить, только сказал: "ну эта...э " Дав распоряжения мужу: отвезти коз на огород, посыпать курам, приготовить чай, а после обеда истопить баню и нарвать крапивы, Герасимовна решила еще с часок понежиться в своей постели, проверить сохранность денег, зашитых в подушку. Но понежится, в постели, Герасимовна уже не смогла. Ночное видение сна не давало ее душе покоя. Ох, господи, господи, она перекрестилась на образа в углу комнаты, помоги и спаси.
С этими словами она решила встать с кровати и приступить к своему, отработанному десятилетиями, ритуалу завтрака. Кузьма Иванович, выполнив все приказы жены, поставил на стол, согретый на керогазе, чайник. Ой, Кузька, да я ж забыла совсем с этим сном, надо же самогон гнать, вчера же отщелкнулся.
А ну-ка, давай, ставь на керогаз чугун, наливай закваску и принеси холодной воды из колодца. Заправив в чугун холодильную трубку, Герасимовна попила чаек и вышла, наконец, во двор. В сенях на керогазе медленно шел процесс нагревания содержимого первого чугуна. А заквашено было много, максимум на три чугуна. Это на целый день работы. Да, ну ладно, пусть течет. Никаких внешних признаков, дающих соседям повод заявить милиции, что Герасимовна гонит самогон, она не обнаружила.
Из трубы печи дым не шел. И это успокоило ее, еще ноющую душу. День пролетел быстро, самогон получился крепкий, аж две четверти, наполненные первачом, были припрятаны под печку и заложены кирпичом. Это она вела заготовку самогона к своей или Кузькиной смерти, на поминки, стало быть. Не на продажу, для себя, а это уже другая статья закона о борьбе с самогоноварением.
Уже стемнелось, когда была слита барда из последнего чугуна, холодильник, завернутый в мешок от людских глаз, был спрятан в сарае, прямо возле бочки, наполненной керосином. В этой семье из двух человек, всего хранилось много и впрок, из расчета потребления в течение затяжной, третьей мировой войны, 3-4 года.
Но, слава богу, с самогоном было покончено, никто за целый день не приходил и не беспокоил. Банька получилась на пять баллов. Кости распарились, крапива пропарила каждую клеточку, и все тело приятно отдыхало. Наступило некое блаженство даже в 80 лет, даже радость от сознания, как они с Кузьмой правильно живут, совсем иначе и правильно, чем все эти соседи и вся улица.
Кузька, закрой сени и ложись спать. Сени то он закрыл, но фитиль керогаза выкрутить забыл, пошел к постели, улыбаясь сам себе от приятного состояния души. Самогон свое дело сделал, создал иллюзия блаженства в этом не понятном мире. Но мысль, зачем он живет на этой Земле, испытывает унижения от сумасбродной жены, ему так и не пришла.
Герасимовна уже спала. Немного спустя, ко сну отошел и Кузьма Иванович.
И вот тут случилось самое страшное. Не потущенный керогаз, от перегрева воспламенился, поджег рядом находящуюся утварь, далее вековую паутину и сени вспыхнули как свеча.
Первым пожар заметил Витька, сын соседа Федора. Он поднял всех на ноги: соседку Домну и Татьяну, далее по цепочке всю улицу Крупскую и Кавказскую. Весть долетела до сестры Катерины и брата Алексея. Они прибежали, не зная, что делать. Хата горит, но никто из нее не выпрыгивает, супруги спят крепким сном. Так бы и сгорели, если бы не соседи, с которыми они всю жизнь конфликтовали. Они разбили окно у кровати Герасимовны, кричат: "Маришка, Кузьма, вы горите, вставайте!"
Очнувшись, хозяева стали метаться по хате, выбрасывать в окно всякую рухлядь и, наконец, вывались сами. Оттащив тряпье постельное от хаты, Герасимовна завопила таким страшным голосом, что все соседи вздрогнули от истошного вопля, но никто не кричал: Маришку в огонь, хотя все понимали истинную причину пожара.
Одна, не чистая на руку соседка, Антышиха, прихватила пару подушек и в темноте шмыгнула домой. Пожарных тогда не дождались, и все сгорело по законам химии, до конца, пока был материал и кислород. Сгорели хата, сарай и забор дотла, одна лишь не горючая кирпичная печь зияла прямым укором своим хозяевам. Топили бы меня, не было бы пожара.
Бутыли с самогоном под печкой, конечно, от высокой температуры лопнули и еще больше увеличили температуру пожарища. Начали гореть заборы соседей. Соседи спасали свои дома, ведрами поливали горящий частокол. К утру все затихло. Никто не пострадал. От имения Герасимовны остались одни угли, да одинокая русская печь. Подушка с деньгами тоже пропала. После такого удара Герасимовна помешалась в уме, ходила как приведение по улице с клюшкой и просила милостыню. От прежней Маришки ничего не осталось. Вид у нее был жалкий, убогий, а душа – душа монахини. Через полгода, так и не оправившись от потрясений, она отдала богу душу.
Кузьма Иванович, которого сразу же приютила сестра, протянул еще года два-три. Приходил каждый день на пепелище, но ничего уже не делал. Все зарастало, принимая безжизненный вид. Вот так заканчивалась жизнь этих двух людей, которые так и не поняли, для чего они жили на Земле.
Кузьма Иванович, через год, продал этот заросший участок с сохранившейся времянкой и баней московским дачникам и тоже отошел в другой мир. Их, рано умерший сын Ванюшка, видимо, не зря предупреждал родителей из того мира и помахивал пальчиком со словами: "мамочка, так жить нельзя, не по закону вы живете, не по совести" Устами младенца глаголет истина, но Герасимовна и этого понять не смогла. За что и поплатилась сполна. Воистину, сон оказался в руку.
6.06.07г. г. Москв