1
когда бы только я сумел и смог
всё высказать о преданности ила,
с которою, держась за волосок,
моя Эрато, Терпсихора, Клио…
когда бы я (никто иной) сумел,
или хотя бы точно попытался,
сподобился, осилил, бел, как мел,
как листья – зелен, или, может статься,
неопытен… Но ты и сама
понимаешь – я другой, не слишком
нежный, скорее грубоватый в манере обращения,
мужчина;
Эндимион калужской закваcки.
И мой, страдающий отдышкой, стих,
звучит всё картавее, неубедительно звучит.
Звучит.
2
Таков, я полагаю, не закон,
но правило, певунья-стрекоза:
твоя улыбка – мой антициклон,
её отсутствие – моя гроза.
3
И это рай – почти что – в шалаше,
в общаге (если быть предельно точным),
куда нет входа – прошлому – уже,
где места нет для памяти непрочной
(и до чего былого мне не жаль!).
Я так люблю, считая за визитку,
жемчужный смех – бардовую вуаль
твоих речей – обёрнутых – в улыбку.
Такое дело – мой насущный хлеб
тепло, тепло! Как мало было хлеба!
Похоже, мне – послал подругу – Феб,
и, в этот раз, – не из Аида… С неба…