А в преддверии месяца тринадцатого, минус слабенький, хилый – как ноль.
Я закутаю в теплое градусник, и намажу средством от моли.
И готовиться стану, готовиться, перед тем как слягу в постель.
Запишу (в запотевшую форточку): "знаешь, Фо, если я заболею...
от врачей я не вижу толку, ты мне лучше пообещай,
что найдешь моих преданных гномиков..." (кто-то ж должен меня навещать).
Тихо буду лежать под теплым, декабристовым одеялом.
Притворюсь, что мне: "плохо, ой, плохо" и глазами по воздуху – вяло...
И увидев (и Вам – станет жалко), как кормлю я гномиков с миски,
разорвутся воздушные шарики на которых висели записки.
В них, в записках, мои пожелания и доверенность (с подлинной подписью):
"… доверяю вам тайную тайну, отнеситесь со всею серьёзностью к:
–прорубите мне в озере прорубь, чтобы рыбкам там стало нескучно;
–из посылки достаньте слоников (той, что мне негритенком вручена)
И еще: чтоб вы стали добрее, напугаю: "душа не кается,
что кормлю я глупеньких гномиков черепаховыми яйцами"...
...
Я мечтаю, найдется же кто-нибудь, тот кто спросит, однажды вечером...
нет не слоник (зачем мне слоники), нет не гномик, а человечек:
"ну скажи, ведь тебе теперь легче, ведь лекарства уже не надо?"
Я отвечу: "конечно-конечно",
и добавлю: "ну правда,
ну правда".